студенческое прозвище, открыв в Париже собственную школу рисования. Он был одним из тех редких мастеров нового поколения, кто не только творил сам, но и учил этому других, вот почему, стоило ему объявить о наборе на бесплатные занятия, как желающие пошли к нему сотнями.

Однако тех, кто думал, что им будут показывать «зверские» приемы швыряния краски на холст, ждало жестокое разочарование. Матисс обучал традиционной лепке и письму постановочных натюрмортов. И хотя в собственном творчестве он перевернул с ног на голову все, чему его учили, своих студентов он побуждал овладевать классической техникой, часто цитируя Курбе: «Мне лишь хотелось утвердить обоснованное и независимое чувство собственной индивидуальности в рамках совершенного знания традиции». Но те, кто продолжал брать у Матисса уроки, – а среди его учеников были брат и невестка Гертруды Стайн и американский художник Макс Вебер, – пережив первое разочарование, нашли в нем чрезвычайно внимательного наставника. Под конец курса Матисс требовал от студентов, чтобы те брались за изображение натуры не раньше, чем разглядят основные составляющие изображаемого объекта, и, освободив их от всего лишнего, через них смогут передать свой индивидуальный авторский стиль.

В мае 1908 года Матисс перевел свою школу в более просторное помещение дома номер 77 по рю де Варенн, на углу Бульвара Инвалидов. Когда-то это был богатый особняк в тихом районе Парижа, по соседству с другими величественными дворцами XVIII века, тогда принадлежавшими знати, а позднее превращенными в правительственные здания.

Когда Матисс и его школа появились в некогда великолепном дворце, тот уже изрядно обветшал. Построенный в первой половине XVIII века, дом сохранил многие характерные для того времени черты: широкие въездные ворота для карет, дверной звонок, расположенный на такой высоте, чтобы удобно было им пользоваться, не сходя с седла. Позднее дом получил название «Отель Бирон», поскольку в нем недолго, но с комфортом проживал герцог де Бирон: именно он любовно обновил интерьеры дворца и разбил сад вдвое больше прежнего.

После смерти герцога особняк некоторое время занимало посольство российского императора, на смену которому в 1820 году пришли три монахини – они купили дом для того, чтобы открыть в нем школу Святого Сердца для девочек. Резные деревянные украшения в стиле рокайль и зеркала были сняты со стен и проданы, сад запущен. Даже фигурные металлические перила с изогнутой лестницы и те вырвали и унесли. Между ступеньками парадного крыльца, от низа до порога украшенной шашечным полом передней, рос мох.

После века разграблений и переделок здание выглядело так, словно могло рухнуть в любую минуту, пока в 1904 году правительство не предприняло первые шаги для изгнания оттуда монахинь. Как раз в тот год во Франции был принят Закон о разделении, отделявший Церковь от государства, и школу закрыли. Когда в 1907 году последняя монахиня покинула здание, за дело взялись ликвидаторы и предложили грошовую ренту всякому, кто решится вселиться в развалину до ее сноса.

Но новые владельцы просчитались, они недооценили декадентского обаяния здания, куда художники слетелись, как мухи на мед. «Неистовые орды хлынули внутрь, и скоро во всем доме не осталось ни щелки, ни уголка, откуда не глядел бы какой-нибудь обитатель», – писал художественный критик Гюстав Кокийо.

Низкая арендная плата и побудила Матисса въехать в одну из квартир и снять студию, которую он разделил занавесом на две половины – для себя и для своих учеников. И хотя его имя возглавляло список художников, представивших свои холсты на Осенний салон того года, во Франции его ценили, увы, не столь высоко, как в Америке или в России. Так что «Отель Бирон» было лучшим, что он мог себе позволить.

Хорошо, что при доме был обширный сад, где могли играть его сыновья, да еще большой павильон во дворе, где Матисс вел свои занятия. А поскольку почитатели Матисса жили в основном за границей, оттуда же прибывали и его студенты. Норвежцы, румыны, русские и американцы – кто угодно, только не французы, эти молодые экспатрианты сами были так бедны, что многие ночевали на чердаке того же дома.

Жан Кокто, будущий автор «Ужасных детей», сам еще более или менее ребенок, и более или менее ужасный, набрел на загадочный особняк, прогуливая однажды занятия. Он забрался в сад, представляя себе, какие потрясающие тайны могут таиться в спутанной чаще его деревьев и розовых кустов, скопившись здесь за сотни лет. Дом и сад показались ему «пределом находок, которые Париж приберегает для тех, кто не устает бродить по нему, как по большому блошиному рынку». Уже представляя себе вечеринки и балы-маскарады, что он будет закатывать здесь при луне, он распахнул тяжелую дверь, вошел и попросил у консьержа разрешения оглядеться.

Желтеющие стены напомнили ему отель, куда Бодлер приходил на встречи клуба гашишистов и где устраивались сеансы курения опиума и гашиша, которые, как полагал поэт, способствовали разрушению барьеров на пути творческой энергии. Когда Кокто узнал, что целый год аренды в «Отеле Бирон» стоит как месяц в убогой гостинице, он, не задумываясь, потратил полученное от матери денежное пособие на то, чтобы снять себе комнату. В ту же ночь он перетащил в новое пристанище пианино, кушетку и плиту.

В скором времени в комнаты рядом с Матиссом въехал стареющий и горделиво тучный кафешантанный певец Жан Блок, а Эдуард де Макс, скандально известный румынский актер и звезда театра, чья слава затмевала славу Сары Бернар, занял часовню. Айседора Дункан сняла длинную галерею вдоль садовой стены дома, где репетировала свои танцы. Как многие артисты того времени, Дункан стремилась к синтезу искусств, а «Отель Бирон», как никакое другое место в Париже, давал возможность окружить себя талантливыми скульпторами, поэтами, драматургами или, на худой конец, просто неординарными характерами.

Вскоре после Матисса в эту разношерстную компанию влилась и скульптор Клара Вестхоф. Оставив Руфь в Германии, она снова приехала в Париж, чтобы работать вблизи Родена, в надежде получить его отзыв о своей работе. Устраивать свою жизнь отдельно от Рильке уже давно вошло у нее в привычку, вот и теперь она просто поспрашивала знакомых из артистической среды, нет ли у них на примете недорогого жилья в городе. Кто-то рассказал ей о бывшей школе для девочек, где студии сдаются за бросовую цену; неизвестно, правда, что будет с домом дальше, но, пока отцы города решают, что с ним делать, художники не теряются и заполняют его от подвала до чердака.

Вот как случилось, что однажды Вестхоф распахнула калитку и ступила на просторный двор, в глубине которого серый от старости особняк, похожий