для спонтанных преступлений, совершенных в состоянии аффекта, когда убийца не задумывается о том, что будет дальше. Но установить, имелись ли размолвки между керр Рухенштатом и кем-либо из жертв, мне, к моему стыду, не удалось.

– Но тогда…

– От ваших разговоров у меня портится аппетит, – перебила тетушка Линда. – Право слово, убийства и призраки – не те темы, которые следует обсуждать в светлый праздник.

– Прошу прощения, – керр Эрмитлер улыбнулся и развел руками. – Но, ради справедливости, хочу заметить, что вкус вашего гуся невозможно испортить ничем. Вы не поделитесь рецептом?

– Главное – правильно выбрать птицу…

Беседа сама собой свернула к ценам на мясо (ужасно подорожало! ужасно!), воспитанию молодых девиц (в голове один ветер), погоде (пердюмонокль, обещают оттепель). Когда пришло время десерта и тетушка, потеснив мандарины, водрузила посреди стола коронное блюдо – кристштоллен с орехами, изюмом и шоколадом, керр Эрмитлер попросил прощения и встал.

– Уже уходите? – расстроилась Линда.

– Простите. Дела.

– Юрген, составишь компанию?

Дядя снял с вешалки пальто. Молодой человек неохотно кивнул.

Ночь дохнула в лицо обжигающей безветренной стужей. Двор, окруженный глухими стенами домов, напоминал колодец, над которым мерцал льдистый серп полумесяца. Керр Эрмитлер пожал руки (снова продемонстрировав странную робость) и сел в поджидавший его экипаж. Дядя Август, проводив удаляющиеся сани взглядом, вытащил из внутреннего кармана портсигар – памятный, с чеканкой, позеленевший от времени, подаренный Адельмаром двадцать лет назад. Закурил. В воздухе поплыл аромат крепкого табака.

– Будешь?

Юрген покачал головой.

– Молодец! Нечего травиться. Хотя с нашей работой нужны железные нервы, – дядя затянулся. – О работе-то я и собирался поговорить. Думаю, ты догадался, зачем приходил керр Эрмитлер?

– Познакомиться? – предположил Юрген.

Дядя кивнул.

– Я промолчал при Линде, что за месяц ты дважды умудрился угодить в неприятности. Не хотел лишний раз ее волновать. Думаю, во внутренней безопасности должно быть спокойнее.

– Следите за мной?

– Хенрик – мой старый армейский друг. Он держит в курсе.

– А я-то гадал, почему меня распределили в Апперфорт? – Юрген невесело хмыкнул. – Значит, пока тетушка устраивает мою личную жизнь, вы решили заняться карьерой?

– Злишься?

– Нет, – после заминки признал Юрген. Он действительно не злился, разве что был слегка разочарован: его по-прежнему считали нуждающимся в опеке ребенком. – Я понимаю, вы с тетушкой искренне печетесь о моем благополучии, но я вырос и способен сам отвечать за собственную жизнь. Мне нравится Апперфорт и его первый отдел, и я считаю, что там принесу настоящую пользу стране и людям.

– Хорошо, – после длительного молчания согласился Август. Затушил сигару. – Будь осторожен.

– Буду. Я уже обещал керр Дершефу не лезть на рожон.

Юрген неожиданно подумал об отце, который перед своей последней поездкой в Лаосс, вероятно, говорил то же самое. Судя по промелькнувшей на лице дяди тени, их мысли сходились, но до возвращения в дом Август не сказал больше ни слова.

* * *

Юрген и сам не подозревал, насколько сильно привязался к Апперфорту. За два месяца он успел полностью отвыкнуть от столичной суеты и гомона и теперь, выйдя на улицу, постоянно ощущал смутное, ничем не обоснованное беспокойство.

Тянущиеся к небу дома нависали над головой, давили, лишали воздуха. На дорогах и тротуарах в сравнении с провинцией было больше транспорта и людей, последних – даже слишком много. Молодой человек по привычке пытался отслеживать ситуацию, но вскоре сдался. Впрочем, карманника он заметил сразу, но арестовать того помешали держащиеся за локти кузины. Понимая, что пока он «освободится», воришка сто раз успеет скрыться, Юрген мысленно махнул рукой и даже не стал ничего говорить: зачем понапрасну тревожить девушек?

Обратный дилижанс отходил поздно вечером, и раз уж появилось свободное время, молодой человек решил навестить старшую из двоюродных сестер. Бьянка уже три года являлась счастливой женой и два месяца – счастливой матерью. До отъезда Юрген не видел племянника: тому было всего несколько дней, а показывать младенца посторонним, пусть и близким родственникам, до крещения по-прежнему считалось плохой приметой. Но Маргарет называла малыша не иначе как чудом, а Жизель язвительно добавляла эпитеты «орущее» и «краснощекое».

Дом, где после замужества жила Бьянка, располагался в двух кварталах от родительского, погода с утра выдалась замечательная – солнце и легкий морозец, и Юрген решил прогуляться пешком. Кузины, естественно, вызвались его сопровождать и теперь щебетали обо всем на свете, начиная от ураганного ветра, опрокинувшего елку на Петерской площади, до неизвестной Юргену прима-балерины, пуант которой удалось добыть Жизель.

– Как жаль, что мама, – слово кузина произнесла на фаракорский манер, растягивая гласные и с ударением на последний слог, – считает, будто в театре работают исключительно девушки легкого поведения. Боже! Какой позор, если посторонний мужчина увидит мои коленки!

– Мама права. Керляйн должна и одеваться, и вести себя пристойно.

– Фе, братик, надеюсь, ты не относишься к тем ретроградам, что придерживаются устаревшего мнения, будто предназначение женщины в этом мире сводится к роли прислуги и инкубатора?

Юрген споткнулся.

– Жизель, где ты нахваталась таких слов?!

– Какое из слов вам показалось непристойным, мой конфузливый братец? – маленькая бунтарка всегда была остра на язычок.

– Жизель! Следи за своей речью! – не выдержала Маргарет. – Я не хочу снова слушать твое нытье, что вы с Ю поссорились. – Средняя кузина пояснила для Юргена: – Как она переживала, когда ты уехал! Целый день слонялась из угла в угол, не находя себе места.

– Предательница! – насупилась Жизель. – Я же просила не рассказывать ему об этом!

Сестрица отвернулась, притворившись, что ее заинтересовали расписные тарелки с пейзажами городских достопримечательностей.

Путь от родительского дома к квартире Бьянки лежал через старый торговый центр. Кондитерские изделия, специи, одежда от именитых портных, ювелирные украшения и посуда с клеймом известных мастеров – предлагаемые товары отличались шиком и, соответственно, немалой ценой.

Дома здесь стояли трехэтажные. Второй и третий – деревянные этажи – традиционно были жилыми: там обитали владелец магазина, его семейство и иногда наемные работники. Первый, каменный, выдавался вперед.

В честь праздника каждый хозяин украсил витрины в меру своей фантазии и скупости. За цветными плафонами горели огоньки маналамп. Серебрились стеклянные сосульки. Зеленели пушистые елки. Наряженные куклы напоминали волшебных фейри и сказочных принцесс. А сделанные из безе и сладкой карамели замки было жалко есть.

За стеклом магазина, торговавшего игрушками, ездила по кругу миниатюрная модель манаката – совсем как настоящая. Неуклюже переваливался с ноги на ногу Щелкунчик – последний чем-то привлек внимание Маргарет и Жизель, и они добрую четверть часа проторчали у витрины, глазея на маленького уродца. Юрген же с тайным удовлетворением думал, что голем, которого он подарил кузинам, собран лучше.

Темп жизни здесь снижался: горожане приходили сюда наслаждаться прогулкой, глазеть на красочно оформленные витрины,