обе стороны: судя по обмолвкам, переезжать в Апперфорт наследницы не собирались, возня с документами и поиски покупателя были делом хлопотным и небыстрым, а брошенный без надлежащего присмотра дом – соблазн для воров и прочих асоциальных личностей.

Как всегда бывает в подобных случаях, набежала дальняя родня в надежде если не обнаружить свое имя в завещании, то хотя бы бесплатно закусить на поминках. От профессиональных нищих и плакальщиц, коих тоже нашлось немало (однако, не более чем готовы терпеть официально приглашенные), семиюродных дядюшек и тетушек отличали бегающие взгляды и липкие руки: Юрген подозревал, что после похорон дом недосчитается нескольких сервизов и серебряных вилок.

Но больше всего пришло друзей и коллег.

Директриса приюта для неодаренных, в который келер Вермиттерин регулярно переводила щедрые пожертвования, почему-то сразу осерчала на Юргена. Вся суть ее упреков сводилась к тому, что государство, готовое тратить немалые средства на превращение одаренных в сирот при живых родителях, не слишком интересовалось теми, кому действительно не повезло. Будто именно керр Фромингкейт был виноват в сложившейся ситуации. Доказывать что-то таким личностям – как плевать против ветра, а потому молодой человек предпочел держаться от мегеры подальше.

Явились бабульки из кружка домоводства, что изредка посещала покойница. Пара соседок, с которыми келер Вермиттерин регулярно разругивалась в пух и прах, чтобы потом часами гонять чаи в знак примирения. Одна из них, по имени Люсьен, сердобольно забрала себе Лютика: возможно, ее умилила схожесть в именах.

Трое держащихся особняком людей так и не пожелали представиться, но среди остальных гостей ходили сплетни, что работали они чуть ли не в управлении внешней разведки. Юрген старался не таращиться в их сторону слишком явно.

Явилась даже керляйн Айланд. Инджи опоздала к началу поминальной службы и, наплевав на этикет, ушла, едва закончилась первая часть отпевания. Юргену она показалась опечаленной и даже встревоженной, но молодой человек быстро выкинул девицу из головы: он, конечно, хотел задать ей пару вопросов, однако неприятный разговор, а разговор с керляйн Айланд определенно обещал кому угодно испортить настроение, мог и подождать иного, подходящего случая.

Душа ожидает Создателя

Более, нежели стражи – утра.

Кладбищенские сторожа не спешили встречать нынешнее утро среди могил, чего говорить о прочих. В первые дни нового года у граждан Гезецлэнда хватало хлопот помимо общения с умершими. А потому люди, собравшиеся проводить келер Вермиттерин в последний путь, были единственными, кто нарушал покой пристанища мертвых, живая зеленая клякса среди безлюдного поля крестов и оледенелых надгробных плит.

Погода выдалась безветренная, но столбик термометра, упавший до двадцати градусов ниже нуля, не благоволил долгим прогулкам, и у Юргена начинали зябнуть пальцы. Катрин едва заметно вздрагивала и переминалась с ноги на ногу. Надеясь обрести хоть кроху тепла, наклонялась ближе к зажженной свече, что держала в руке. Сам Юрген после происшествия в Копперфалене к открытому огню относится с изрядной долей опаски.

Вечный покой даруй рабе твоей Жозефине,

И да сияет ей свет благословенный.

Священник захлопнул книгу, прокашлялся. Дал знак могильщикам опускать гроб. Забитый наглухо дубовый ящик заскользил на веревках вниз, скрываясь в недрах земли. Лопаты с натугой вгрызлись в наваленный у края ямы грунт, успевший смерзнуться за пару часов. Обстоятельства удерживали от злословия, но, несомненно, про себя хмурые работяги не раз помянули покойницу, умудрившуюся не вовремя отдать богу душу и при этом достаточно состоятельную, чтобы позволить себе традиционное погребение, а не крематорий и урну в колумбарии.

Пусть радуются, что, в отличие от прежних времен, могилу они копали не вручную: на заднем дворе дома смотрителя Юрген заметил рабочего голема, трехметрового каменного истукана с тупым плоским лицом и кротовьими лопатами вместо рук. Его даже не успело замести снегом после работы.

И да сияет ей свет вечный.[8]

Прошло минут двадцать, прежде чем с погребением было закончено, и тяжелый деревянный крест занял положенное место. На сорокодневье к нему прибьют памятную табличку. В апреле-мае, когда сойдут сугробы, садовник высадит на участке вишню и гортензию – любимые цветы покойной. Через год установят гранитную плиту, которую уже шлифовали в ритуальном агентстве «Руферт и сыновья», а рядом с саженцами смастерят скамейку, чтобы любой желающий мог провести час-два в тишине, размышляя о бренности бытия.

Пока же безымянный крест, окруженный десятками тонких, воткнутых в снег свечей, представлял собой зрелище тягостное и унылое.

Люди молчаливой вереницей потянулись к кладбищенским воротам.

– Спасибо, что согласились пойти со мной, – поблагодарил Юрген керляйн Хаутеволле.

– Право слово, это такая мелочь. Зачем еще нужны друзья и родные, если не для того, чтобы поддерживать в тяжелые времена, вы не согласны? – Катрин улыбнулась. – Да и стоит вас бросить без присмотра, вы тут же влипаете в неприятности.

– Все равно спасибо.

Выбравшись из горящего здания, молодой человек на несколько минут потерял сознание, а когда очнулся, удивленно обнаружил рядом Катрин и еще с десяток незнакомых людей. Вспоминать, в каком жалком виде он предстал перед девушкой, было унизительно, пусть та ни словом не обмолвилась об этом – разве что, как сейчас, вскользь и по-доброму шутя.

– Если вы действительно хотите меня отблагодарить, давайте поспешим в тепло. Я совсем продрогла.

– Да, конечно.

Сторожа, несмотря на наличие голема, не утруждали себя работой, расчищая только центральные аллеи да по необходимости и за достаточную мзду – редкие боковые проходы. Поэтому Юрген и обратил внимание на утоптанную тропку, ведущую к одной из могил.

Эта могила была попроще, чем у келер Вермиттерин: с непритязательной оградкой, семейная, для трех человек, двух из которых похоронили давно, а последнего, судя по не успевшему смениться на плиту кресту, меньше года назад. На оттертой от снега деревянной табличке было выжжено: «Гейст Рухенштат».

Толстая восковая свеча, спрятанная от ветра под стеклянным колпаком, еще горела: наверное, утром приходила келер Швестер. Рядом, по фитиль утонув в снегу, торчали две других.

– Керр Юрген, что-то случилось? – обернулась Катрин, недоумевая, почему он замер.

– Простите. Сейчас пойдем.

Подчиняясь неожиданному порыву, Юрген вытащил из кармана обломок свечи, щелкнул пальцами, поджигая, и поставил рядом.

«Спасибо за все. Покойся с миром».

* * *

– Керр Фромингкейт, ответьте, пожалуйста, вы самоубийца? – вкрадчиво поинтересовался Дершеф, бегло пролистав отчет о событиях в Копперфалене, который пять минут назад положил ему на стол Юрген. Тон начальника первого отдела, холодный, неестественно спокойный, пугал подчиненного куда больше, чем знакомый по прошлым оплошностям ор.

– Никак нет, керр командир.

Юрген стиснул губы. Шеф, пусть и завершил