добиваясь, чтобы «не было» не повторилось. За три дня участковые задержали нескольких зачинщиков, и сейчас тех, изумленных неожиданным вниманием стражей порядка, допрашивали в городской тюрьме.

Юрген опомнился, что слишком увлекся подсчетом убытков, и вернулся к документу. Времени у него оставалось около двадцати минут.

«На месте происшествия обнаружено алхимическое оборудование (примечание: повреждено, восстановлению не подлежит), значительный запас опустошенных манакамней (истрачены? испортились в результате контакта с огнем?), флакон из-под духов фирмы „де Мерлен“».

Из всего перечисленного склянка дорогостоящей туалетной воды была единственным предметом, который не ожидаешь увидеть в мастерской.

«В комнате 3Ц-15 найдены сгоревшие останки, принадлежащие людям (вероятность – пятнадцать и три десятых процента), некрохимерам, гомункулам…

На полях кто-то, скорей всего керр Гробер, написал карандашом три вопросительных знака и один восклицательный. Юрген тоже сомневался в разумности предположения. Создать полноценного искусственного человека пока не удавалось никому: в лучшем случае получался младенец с нарушениями коммуникативных и познавательных функций. Не доросли еще люди, чтобы творить по образу и подобию.

Впрочем, от безумного профессора можно ожидать любой пакости. Заложил же он основы для чертовых новых големов!

Големы? Только теперь Юрген сообразил, что ни керр Дершеф, ни Луцио так ничего и не сказали про потерю Беса.

Глава пятнадцатая

– Дорогой, я так счастлива, что ты выбрался к нам на Рождество!

Келер Линда пылко обхватила Юргена за пояс пухлыми руками, прижимаясь к мерзлому пальто.

– Тетушка, – смутился тот, не желая дотрагиваться мокрыми перчатками: в хвойно-мандариновом тепле задержавшиеся на одежде снежинки быстро превращались в капли воды. – Дай хотя бы раздеться!

Линда отодвинулась, придирчиво изучая племянника. За два месяца, что они не виделись, келер Фромингкейт совершенно не изменилась: уютная пахнущая домом и свежей выпечкой пампушка с наливными щеками-яблоками и задорной белозубой улыбкой, от которой волнами расходилось хорошее настроение.

– Мне кажется, или ты немного вытянулся? Возмужал, заматерел уж точно. Правду говорят: по-настоящему человек взрослеет, когда покидает отчий дом и отправляется в свободное плавание.

Тетушка вздохнула: упомянутое наблюдение одновременно и опечалило ее, и заставило гордиться. Забрала шляпу и макфарлейн, небрежно накинула на вешалку. Подхватила под локоть, словно заранее, зная о том, как людей пугает ее напор, пресекала вероятную попытку к бегству. Защебетала:

– Бьянка очень извинялась, но она сегодня не придет: младенец отбирает все время. Август задерживается: иной раз кажется, что он женат на работе, а не на мне. А твоя мать, – тетушка Линда поджала губы, как случалось всегда, едва речь заходила о невестке, – сообщила, что снова не сможет приехать. Она тебе писала?

Юрген покачал головой. Скорее, он удивился, если бы женщина, по нелепой прихоти судьбы называвшаяся его матерью, решила связаться со своим старшим сыном.

Четверть века назад дипломат керр Адельмар Фромингкейт привез по возвращении из неспокойной Поландии жену, на ту пору семнадцатилетнюю девчонку с огромным животом. Где он ее нашел, любил ли по-настоящему или, пожалев, взял ответственность как порядочный мужчина, Юрген не знал – ему не говорили, а он не спрашивал. В детских воспоминаниях мать осталась безликим существом с тихим голосом, во всем покорной отцу.

В шесть у младшего Фромингкейта неожиданно рано обнаружился дар к управлению энергией манакамней, и мальчика по закону забрали в специализированный интернат – тогда родители впервые на его памяти поссорились. С семьей Юрген виделся раз в два-три месяца: наставники старались максимально оградить подопечных от всего, что могло негативно повлиять на процесс «настройки». Или причина была в начавшейся войне с Лаоссом, которая почти не затронула жизнь интерната, а значит, и память его воспитанников?

Когда Юргену исполнилось девять, отец погиб во время дипломатической миссии. Ультрапатриоты не смирились с поражением Лаосса в войне и сделали все, чтобы сорвать переговоры. Теракт унес жизни двадцати солдат местной охраны и трех послов Гезецлэнда. Юрген долгое время полагал, что после такой пощечины Федерация обязана стереть королевство противника с лица земли, но та проявила великодушие, ограничившись наложенной контрибуцией.

Келер Фромингкейт, относив год положенный траур, уехала на родину, где и осталась: снова вышла замуж и воспитывала двух девочек-близняшек. Возвращаться в Гезецлэнд, отнявший у нее первого мужа и ребенка, женщина не спешила. Поначалу она еще слала редкие письма, где сухо интересовалась успехами отпрыска, но потом и они прекратились. Единоутробных сестер Юрген не видел ни разу.

Зато тетушка Линда, мать трех дочерей, страстно мечтавшая о сыне, старалась одарить племянника любовью за обоих родителей.

В гостиной все было готово к торжеству. Ковер отчистили от шерсти, а кошку заперли в одной из комнат. Зеркала и хрустальные люстры надраили до блеска, книги в шкафу расставили по порядку. Живую ель, источающую бодрящий аромат леса, украсили стеклянными игрушками и искусственным снегом.

В центре стола, застеленного накрахмаленной до хруста скатертью, возвышалась гора мандаринов – пахнущих далеким летом оранжевых солнышек, и Юрген едва удержался от соблазна, словно в детстве, выдернуть один и полюбоваться, как прочие раскатываются по комнате под ругань тетушки. Линда выставила шесть приборов, а значит, они с дядей сегодня ждали и других гостей помимо блудного племянника.

В кресле, склонившись над макраме, сидела семнадцатилетняя девушка в синем вязаном платье с длинными рукавами, пока еще стройная, но уже начинавшая округляться, грозящая пойти комплекцией в мать. Светлые волосы она заплела в две аккуратные баранки.

– Ю? – Маргарет оторвалась от рукоделия и просияла. Крикнула. – Жизель, иди скорей сюда! Ю приехал!

Из детской (хотя какая она теперь детская, девичья, в очередной раз поправил себя Юрген) выпорхнуло создание лет пятнадцати. Тоненькая как тростинка, с походкой и осанкой, сформированными многолетними занятиями танцами, кузина буквально пролетела разделяющее их расстояние, с визгом повиснув на шее двоюродного брата.

Спустя секунду примеру младшей последовала и вторая сестра. Они гомонили одновременно, словно соревнуясь, кто кого переболтает. «Ты надолго? Хорошо устроился в Апперфорте? Там интересно? Как работа? Что ты нам привез в подарок?» На заднем плане, добавляя шума в общую какофонию, суетилась тетушка Линда.

– Девочки! Вспомните о манерах. Дайте вашему брату хотя бы прийти в себя после дороги!

Не выдержав веса обеих девиц, Юрген рухнул на диван. Кузины тут же, ластясь, обняли его с двух сторон. Сутки в тряском промерзшем дилижансе утомят кого угодно. Тепло и близость дорогих людей разморили. Все, чего хотелось молодому человеку, – полулежать на мягком диване, слушать возбужденное щебетание сестер и ни о чем не волноваться.

С кухни плыл одуряющий аромат еды: жаркого, супа и свежеиспеченного хлеба. В животе у Юргена заурчало. Жизель вскочила и, несмотря на строгий окрик матери, требовавшей не портить аппетит перед ужином, сбегала