— Самое главное — ничего никому не говорить. У нас будутбольшие неприятности, если ты скажешь кому-нибудь.

— Я не скажу, — прошептала Чарли.

— Правильно. Никто ее не заберет у нас. — Камерон положилруку на плечи Чарли. Произнося эти слова, он снова ощутил то, что преследовалоего в последнее время: Камерон не знал, говорить правду или нет.

Чарли снова заплакала, и он покрепче обнял ее.

— Эй! — Он поглаживал сестру по спине сквозь шелковистуюткань слишком большой для нее рубашки, которая все еще хранила запах их матери.— Давай-ка успокоимся, ладно?

— Я стараюсь, но я очень скучаю о них, Кам! Мне хочетсяпоговорить с ними, обнять их. Я очень, очень скучаю! — От плача она едвадышала.

— Я тоже скучаю. — Камерон погладил сестру по голове. Вкаком-то смысле Чарли повезло больше, чем ему. Ее чувства к родителям былипростыми и ясными. Она обожала, боготворила их. Даже то, что она узнала проЭшли, не повлияло на ее любовь. Думая о родителях, Чарли вспоминала только ихдостоинства, а не грехи.

Камерон, уже почти взрослый, понимал, что его родители былилюдьми небезгрешными. И все-таки ему хотелось, чтобы у них с отцом не случилосьдурацкой ссоры в то утро, поскольку оно было последним, которое они провеливместе. Он жалел, что не отнесся добрее к матери, когда она рассказала ему проЭшли.

— Они мне очень нужны, Кам! — Чарли прижалась к его груди. —Я хочу, чтобы они вернулись.

— Да. — Голос Камерона прозвучал глухо, в глазах у негозащипало. — Я тоже.

Шон посмотрел на потек овсяной каши на стене кухни, потомперевел взгляд на младшую племянницу.

— Критиковать каждый горазд, — заметил он.

Она тоже посмотрела на него.

— Каша фу!

— А ну-ка ешь! — прикрикнул он.

Эшли с шумом вдохнула, как будто Шон ударил ее, иразразилась плачем.

— Каша — фу, — всхлипывала она. — Фу!

— Ну ладно, Эшли, перестань, — попросил он. — Я не хотел натебя кричать. — Но она всхлипывала и не слышала его. — Черт побери! — прошепталШон.

— Чертоери, — эхом повторила Эшли. Не успел он остановитьее, как она снова подняла ложку. На этот раз каша попала ему в лицо, и теперь,едва теплая, стекала у него по щеке.

Эшли боязливо притихла. Ей было всего два, но она знала, чтотак делать нельзя.

Шон почувствовал, что выходит из себя. Сегодня ему пришлосьвстать еще раньше, чем обычно, и надеть приличную рубашку с галстуком, потомучто он должен был везти Чарли и Камерона в школу. Каша медленно сползла по щекев утолок рта. Малышка приготовилась к новому взрыву плача.

— Ничего себе! — сказал он, пробуя кашу. — И правда фу! —Шон скорчил гримасу и сжал шею одной рукой.

Эшли не могла устоять: она смеялась до тех пор, пока у неене началась икота. Шон старался счистить овсянку с лица и с воротника рубашки,чем еще сильнее рассмешил ее. Успокоившись, он уговорил Эшли съесть кусочекбананового кекса — это было одно из бесчисленных подношений заботливых друзей исоседей. Холодильник уже не вмещал всей еды, которую они приносили. Шон думал,что при таком раскладе ему еще год не придется учиться готовить. В любом случаеосваивать приготовление овсянки он не собирался.

Чарли вошла в кухню с недовольным выражением лица и бросилана пол портфель.

— Что на этот раз? — спросил Шон.

— Камерон заперся в ванной и торчит там уже лет сто, а я немогу даже причесаться.

— Причесаться? — Шон протянул ей кусок бананового кекса истакан молока.

Подбородок Чарли дрожал.

— Мама всегда причесывала меня, когда мы были здесь, а не упапы.

Шон понял: нужно что-то делать, иначе Чарли тожерасплачется. Когда Чарли начинала плакать, Эшли тут же присоединялась к ней, иони возвращались обратно, в пункт 1.

— А папа причесывал тебя?

Она удивленно взглянула на Шона.

— Никогда.

— Уверен, я смогу, — сказал он.

— Ну да!

— Конечно. — Шон открыл выдвижной ящик, в котором раньшезаметил несколько расчесок, яркие заколки и резинки.

— Присаживайтесь, мадам.

Поглядывая на Шона с подозрением, Чарли забралась на барныйстул. Эшли смотрела на нее как завороженная. Шон с ужасом думал о том, во чтоон ввязался. У его племянницы были светлые, шелковистые локоны. На его взгляд,они не нуждались ни в какой прическе, но Чарли хотела косички и заколки. Волосыбыли удивительно мягкие — никогда раньше Шон не прикасался ни к чему подобному.Он не знал, как заплетать косы, однако ловко вышел из затруднительногоположения.

— Это самые лучшие в мире косы, — убеждал он Чарли,перевивая две пряди волос. Потом взял самые яркие разноцветные заколки ирезинки, и через несколько секунд прическа была закончена.

— Готово, — сообщил Шон. — Ты похожа на Шер.

— А кто такая Шер?

— Одна из самых красивых женщин в мире. Ешь свой кекс.

— Я не хочу идти в школу, — сказала Чарли, теребя кусоккекса в руках.

В кухню вошел Камерон. Его волосы были еще мокрыми последуша.

— Я тоже.

— Отлично. Тогда оставайтесь дома и делайте уборку. — Шонобвел рукой кухню. Лили уехала только вчера, но тарелки уже переполнялираковину, а все вертикальные поверхности были заставлены всякой всячиной. —Выбирайте, — предложил он.

Чарли увидела потек каши на стене.

— Школа, — нежнейшим голоском произнесла она.

— Без разницы, — отрезал Камерон.

— Я бы хотела поехать в Италию, — сказала Чарли.

— Почему именно в Италию?

— Потому что это далеко отсюда. Лили едет в Италию на вселето.

«Везет же Лили», — с завистью подумал Шон.

Лили наблюдала, как Шон шагает к ней по коридору, ведя заруку Чарли. Он шел быстро, поэтому девочка почти бежала, чтобы поспеть за ним.Оба были мрачны, и широкая улыбка Лили, казалось, осталась незамеченной.

— Заходи скорей, солнышко, — сказала она, — ребята ждуттебя.

Слава богу, Линдси Дэвенпорт схватила Чарли за руку ипотянула в класс.

— Ничего не получается, — признался Шон, когда Чарли уже немогла их расслышать.

— Что не получается? — негромко спросила Лили. Она неспускала глаз с Чарли — сейчас девочка снимала с плеч портфель. Другие детиподошли, чтобы поздороваться с ней: они восхищались ее прической и обращались сней с трогательной нежностью, которую инстинктивно проявляли по отношению ктем, кто перенес тяжелый удар.