многочисленных экспериментах, ища этому подтверждения. Он пытался заставить ласточек впадать в спячку, заключая их в плетеные клетки, которые закапывал в снег, оставляя птицам лишь маленькую дырочку для дыхания. Ласточки пропускали стадию оцепенения и сразу переходили к смерти – менее чем за два дня. В соседней Франции граф де Бюффон проводил похожие эксперименты, помещая ласточек в погреб со льдом, с такими же фатальными результатами.

В Америке врач Чарльз Колдуэлл с помощью своего «бесценного друга» доктора Купера прицепил балласт к лапкам пары ласточек, а потом кинул их в реку. В своем жутковатом описании эксперимента Колдуэлл сообщал, что птицы, которых он называл «два наших маленьких пленника», пошли на дно, как камни, «выказывая тревогу и конвульсии тонущих животных». Через три часа птиц вытащили, и ученые мужи попытались их реанимировать. Экспериментаторы были вынуждены признать, без намека на иронию, что ласточки на самом деле «перешли не к состоянию оцепенения или приостановке жизни, а к абсолютной смерти»[350].

Шведский епископ Олаус Магнус был не таков, чтобы позволить истине портить хорошую историю. Его бестселлер 1555 года «История северных народов» переполнен смехотворными россказнями, поданными за факт, например, от рыбаков, будто бы поднявших спящих ласточек со дна реки

Многие годы один немецкий университет предлагал вознаграждение серебром по весу птицы за каждую ласточку, найденную под водой и оживленную. Оно так и не было получено. Тем не менее легенда, в отличие от подопытных птиц, никак не умирала. Откуда мог пойти этот безумный слух о ласточке-подводнице?

Виновником, по-видимому, являлся некий шведский епископ по имени Олаус (Олаф) Магнус, живший в XVI веке. Магнус не принимал идею миграции, несмотря на поступавшие со всех сторон намеки, что она-то может быть правильной. В «Истории северных народов» (Historia de Gentibus Septentrionalibus) он писал: «Хотя писавшие о многих явлениях природы и считали, что ласточки меняют свое местоположение, улетая с приходом зимы в более теплые страны, однако в северных водах рыбаки зачастую случайно поднимают своими сетями множество ласточек, попадающих туда общей массой»[351]. Этот гигантский птичий ком, говорил святой швед, образуется, когда ласточки, как крохотные танцоры, спускаются на глубину. «Ранней осенью они собираются вместе среди тростников; и там они, чтобы упасть в воду, соединяются клюв к клюву, крыло к крылу и лапка к лапке»[352].

К несчастью для ласточек, великий труд Магнуса считался бестселлером. Все двадцать два тома его энциклопедической фантасмагории мешали факты с вымыслом, рисуя его страну как нездешнее место, где с небес дождем сыплются мыши, а по морям рыщут гигантские змеи. Сенсационные рассказы шведского епископа привлекали новую волну читателей, получивших доступ к книгам после изобретения книгопечатания в XV веке. Его труд был переведен на дюжину языков, распространив эти фантастические истории на всю Европу.

Но нарождающееся Лондонское королевское общество поставило на истории подводных ласточек печать достоверности. В 1666 году – всего через шесть лет после основания – это братство самых влиятельных в мире натурфилософов решило исследовать этот предмет и установить, «какова истина… относительно ласточек, находимых зимой замороженными под водой и оживающих, если их выудить и подержать у огня»[353]. Их заключение: «Вне всякого сомнения, ласточки к осени погружаются в озера»[354]. Довольно неожиданный результат для этого легендарного научного общества, пока вы не узнаете, что человек, которому поручено было изучать этот вопрос, был не натуралистом, а астрономом, чье исследование заключалось только в консультации с его знакомым, который совершенно случайно оказался профессором университета Уппсалы, родного города Олафа Магнуса. Шанс получить непредвзятый ответ от лояльной альма-матер был примерно такой же, как найти ласточку, зимующую под водой. Легенда так внедрилась в местный шведский фольклор, что даже Карл Линней – еще один уппсальский выпускник – сто лет спустя все еще ссылался на нее как на факт.

Не все купились на сказку о гибернации. В числе ее яростных противников был получивший образование в Оксфорде Чарльз Мортон, автор очень уважаемого пособия по физике, почти полвека считавшегося классическим учебником в Гарварде. Мортон указал с непоколебимой логикой физика, что температуры замерзания и отсутствие кислорода делают предположение о ласточках, «лежащих в комках глины на дне рек»[355], абсолютно нелепым. Он предложил более рациональную гипотезу, будто ласточки, как и другие «сезонные» птицы вроде аиста, мигрируют на Луну.

«Аисты, когда обзаводятся потомством и молодые птенцы полностью оперяются… все вместе поднимаются и летают в одной большой стае… сначала около земли, но потом все выше… пока наконец это большое облако… кажущееся все меньше и меньше на расстоянии, совсем не исчезает, – так рассуждал Мортон, прежде чем перейти к сути дела: – Ну и куда эти существа направляются, если только не на Луну?»[356]

И куда бы, действительно? Доказательства Мортона о таком временном пребывании на небесах были слабоватыми. Он рассуждал так: раз никто не знает о местонахождении мигрирующих птиц в зимние месяцы, то они просто должны прятаться где-то вне Земли. Дальнейшие подтверждения можно было обнаружить в поведении птицы. При отлете «бодрость птиц дает понять, что они имеют какую-то благородную цель»[357] – смело отправиться туда, куда, возможно, ни одна птица еще не залетала, «а именно подняться выше атмосферы, поспешить и улететь в другой мир».

Его странная гипотеза являлась отражением времени. Ученые XVII века были очарованы Луной. С помощью одного из первых телескопов Галилей увидел, что лунная поверхность не гладкая, как мрамор, а испещрена горами и долинами, совсем как Земля. Джон Уилкинс, бывший коллега Мортона по университету и основатель Королевского общества, написал «Открытие мира на Луне» (The Discovery of a World in the Moone), восторженный рассказ о том, что лунные ландшафты очень похожи на земные, с морями, потоками, горами – и, возможно, формами жизни. Для Мортона Луна была вовсе не безжизненным каменным обломком, лишенным атмосферы, а привлекательным местом для зимовки.

Представление о космической миграции получило широкую поддержку, причем сторонники спорили между собой в письмах, адресованных Королевскому обществу, о том, какое небесное тело было бы наиболее вероятным пунктом назначения для птиц. Пуританский священник Коттон Мэтер полагал, что Луна далековато расположена. Он предположил, что птицы улетают на «еще не открытый спутник Земли, находящийся на более близком расстоянии»[358]. Мэтер был знаменит в Новой Англии учеными проповедями и разжиганием истерии вокруг судебных процессов в Салеме, включая энергичную защиту «свидетельств духов» [359]. Поэтому неудивительно, что он также верил в космические перелеты птиц.

Однако увлеченность Чарльза Мортона