потомство для заселения британских берегов. Он отправился в Польшу, упаковал птиц в ящики для перевозки одежды, которые, по его словам, «идеально подходили для аистов, поскольку их можно было перевозить по отдельности», – и увез их в Англию.

Мы с Беном, невзирая на проливной дождь, отправились повидать его аистов-иммигрантов. Птицы скучковались большой потрепанной группой и были заняты обходом периметра близлежащего поля. Две птицы, однако, отделились, чтобы построить гнездо. С гордостью Бен показал мне беспорядочную кучу ветвей, брошенных поверх грязевой насыпи вокруг задней части загородки с лебедями-кликунами. Это необычное наземное сооружение пары аистов стало домом для птенцов, впервые за шестьсот лет вылупившихся в Британии.

Последний раз гнездование аистов в Британии отмечали в 1416 году, когда их видели на вершине собора Святого Джайлса в Эдинбурге. Бен рассказал мне, что их исчезновение в этой стране связано не только с опасностями перелетов, риск лежал гораздо ближе к дому. В отличие от других европейских стран, где аистов почитали так глубоко, что людей, вредящих им, могли даже приговорить к смерти, Британия своих аистов активно преследовала.

«У церкви и наших правителей, политиков того времени, против аиста был преднамеренный план, – сказал мне Бен. – Церкви не нравилось, что аисты приносили новорожденных, потому что Бог должен был давать младенцев». Птицы связывались с опасными нехристианскими языческими поверьями, которые местная церковь стремилась искоренить. В отличие от остальной Европы, где гнездо на крыше считалось «к счастью», в Англии оно означало, что в доме кто-то замыслил адюльтер. Средневековым наказанием за секс вне брака в лучшем случае считалось изгнание (для мужчины), а в худшем – отрезание носа и ушей (для женщины), поэтому пара шумных гнездящихся аистов отнюдь не была желанными гостями.

Аисты также оказались под огнем за свои «политические предпочтения»: распространился слух, что птицы размножаются только в республиках или странах, где нет короля. Религиозные различия тоже играли роль. Аисты являлись важным символом в исламской культуре, и считалось, что птицы мигрируют в Мекку как верующие. Шотландский писатель и путешественник Чарльз Макфарлейн, посетив Оттоманскую империю в 1823 году, сообщил, что «эти проницательные птицы прекрасно знают об этой особенности» и демонстрируют свою верность туркам-мусульманам, строя гнезда на мечетях и минаретах, «но никогда на христианской крыше!»[371].

В Англии на бродячих аистов, прилетавших с континента, смотрели с подозрением и стреляли их незамедлительно. Один из таких аистов появился на пороге норфолкского дома великого борца с мифами сэра Томаса Брауна в 1668 году, вскоре после того, как стараниями Оливера Кромвеля Англия пережила собственный роман с республиканством. Браун взял к себе раненого аиста, выходил его, кормя с рук лягушками и улитками, и очень привязался к птице. Его соседи были более осторожны. Они нервно шутили: надеемся, что птица не предвещает новой английской республики. Всегда логичный Браун отклонил эти опасения как не более чем «мелкое чванство, продвигающее мнение популистов»[372], добавив для ровного счета список монархий, от Древнего Египта до современной ему Франции, где аисты, как известно, гнездились вовсю.

Бен надеялся, что в наши дни его аисты будут лучше приняты в Норфолке. В те дни, когда я гостила в его центре дикой природы, Британия в истерических страхах перед иммиграцией людей проголосовала за выход из Евросоюза, и было несложно представить, что этих птиц-иммигрантов опять будут рассматривать как вторженцев. Представьте такие заголовки: «Налетевшие польские аисты воруют наших лягушек». И все же мне показалось, что во многих отношениях эти покалеченные польские птицы помогали воссоздавать добрую старую Англию, к чему так стремятся сторонники Брексита; есть археологические свидетельства, что аисты населяли Англию еще в среднем плейстоцене (от 350 000 до 130 000 лет назад). Но Бен говорит, что, как только Великобритания покинет Евросоюз, его миссия по восстановлению дикой природы, опирающаяся на заморских животных, погрязнет в бюрократии и получение результатов усложнится.

Большой вопрос: будут ли аисты Бена летать в Африку? Выдающиеся зоологи, включая Чарльза Дарвина, считали, что миграция – врожденный инстинкт, но теперь ученые думают, что для перелетных птиц вроде белого аиста социальное обучение тоже играет значительную роль; у птенцов может быть врожденное стремление улетать на юг, но такие полеты не слишком эффективны [373]. Сложности миграционного пути, особенно места остановок и кормежек, выучиваются молодыми птицами при следовании за родителями. Это роскошь, недоступная аистам Бена, но он не теряет оптимизма. Каждый год берега Норфолка принимают несколько пролетных белых аистов из Дании, как у Томаса Брауна. Бен надеется, что эти датские аисты отправятся в свою естественную миграцию и его птицы последуют за ними на всем пути до Африки.

Но гарантии нет: новейшие исследования показали, что европейские аисты меняют свои миграционные пути. Многие отказываются от своего традиционного образа жизни с дальними перелетами в пользу малоподвижного существования, пребывания дома и питания отбросами.

Пару лет назад доктор Андреа Флэк, исследователь из Макс-Планковского института орнитологии в Германии, провела месяц, мигрируя со стаей молодых аистов. «Мы еще в гнездах пометили шестьдесят птенцов, – говорит она. – Я следовала за группой из двадцати семи особей, догоняя их каждый день на машине».

Флэк начала с того, что с помощью местных пожарных прикрепила маленькие GPS-локаторы на птенцов, живших около ее научного центра. Это было нелегко: родители-собственники были совершенно не рады, что Флэк лезет к их птенцам, и клевались, пока она качалась на конце длинной лестницы. Но когда аистята оперились и вылетели, Флэк могла следовать за ними, куда бы те ни отправились.

Аисты, как грифы, парят в восходящих воздушных потоках. Поэтому они путешествуют днем, когда солнце стоит высоко, и при удачном стечении обстоятельств могут преодолевать огромные расстояния, но не обязательно вдоль удобных шоссе. «Очень много времени за рулем, – рассказала мне Флэк. – Я обычно ждала часов до восьми или девяти вечера, потом прыгала в машину и ехала сотни километров, чтобы догнать стаю». Часто путешествие проходило в темноте и в непонятных местах. «Я многие часы пробиралась по грязным дорогам, а потом вдруг упиралась в какую-нибудь свиноферму и находила там сотни аистов».

Можно только восхищаться ее храбрости – как она пробирается одна по ночам неизвестно куда в чужой стране. «Страшнее всего собаки, которые, конечно, охраняют ферму, и ты только слышишь лай в темноте». Флэк обычно спала в машине до рассвета, а потом пыталась на пальцах объяснить фермеру (они говорят на разных языках), что она не нарушает границы владения, а лишь следует за стаей аистов, которые прилетели на его ферму в поисках еды.

По мере продвижения Флэк на