Амфибии обитают на планете 65 миллионов лет [326], они пережили динозавров, ледниковые периоды и сильные изменения климата. Что было способно их убить в таких количествах?

После нескольких лет напряженных гаданий виновник наконец был найден – примитивный водный грибок Batrachochytrium dendrobatidis, он же Bd или возбудитель хитридиомикоза амфибий. Грибки хитридиомицеты поражают кожу лягушек – особо чувствительный орган, которым они дышат. Грибок ограничивает доступ в кожу кислорода и необходимых электролитов. Кончается все остановкой сердца.

Следующие тридцать лет ученые с ужасом наблюдали, как хитридиомицет шагает по всем континентам Земли – кроме Антарктиды, где нет амфибий. Его распространение привело к катастрофическому сокращению или полному вымиранию по крайней мере двухсот видов. Даже в богатые на вымирания времена этот амфибийный апокалипсис описывали как «худшее инфекционное заболевание, когда-либо отмеченное среди позвоночных»[327].

Откуда взялся этот лягушачий грибок-убийца и как он мог разойтись так широко и так быстро? Несколько лет назал я ездила в Чили, страну, особо пораженную хитридиомикозом, чтобы встретиться с доктором Клаудио Сото-Азатом, энергичным ученым, решившим найти ответ на этот серьезный вопрос и спасти земноводных своей страны. Клаудио – один из тех людей, которые преисполнены оптимизма, что очень важно, когда имеешь дело с таким удручающим явлением, как массовое вымирание любимого животного.

По сравнению с соседними странами каталог чилийских амфибий не впечатляет (всего-то пятьдесят видов), но те виды, что значатся в нем, совершенно уникальны. Это объясняется тем, что Чили, в сущности, длинная и узкая полоска суши, отгороженная пустыней на севере, ледниками – на юге, океаном – на западе и Андами – на востоке. И хотя Чили является частью континента, где водится множество лягушек, тамошние амфибии развивались в ограниченном пространстве, что делает их особенно уязвимыми, вплоть до вымирания.

Я присоединилась к экспедиции Клаудио в поисках одной из самых знаменитых диковинок страны – редкой южной ринодермы Дарвина (Rhinoderma darwinii), которую Большая Борода лично описал в 1834 году во время своего исторического путешествия на «Бигле» [328]. Лягушку отличает то, что она отказалась от обычного метаморфоза в водоеме в пользу более фантастического способа: после спаривания самец охраняет оплодотворенные икринки до тех пор, пока они не будут готовы к вылуплению, после чего он заглатывает их [329]. Спустя шесть недель, как в сцене из «Чужого», он извергает готовых лягушат. Он единственное животное мужского пола, кроме морского конька, кто рожает, пусть даже и через рот [330].

Мы приземлились в местном патагонском аэропорту, на пыльной посадочной полосе, окруженной снежными вершинами. Я помню, как Клаудио показывал границу с Аргентиной – шаткие металлические ворота на грунтовой дороге посреди полей и гор. Мне показалось, что мы прилетели в никуда. От этого уединенного места нам предстояло проехать еще четыре часа, чтобы добраться до лесов, которые считаются домом дарвиновой лягушки, – странной смеси из густого бамбука, гигантского ревеня [331], листья которого настолько большие, что под ними можно жить, диких кустов фуксии, усеянных ярко-розовыми цветами, и высоченных деревьев, свешивающих длинные призрачные щупальца из бледно-зеленого мха. В воздухе висел густой туман. Картина напоминала декорации «Властелина колец».

Хорошие новости заключались в том, что мы быстро отыскали нашу лягушку. Это почти чудо: она достигает всего лишь трех сантиметров в длину и камуфлирует под бамбуковый лист со своим длинным тонким носом, изображающим черешок. Плохие новости заключались в том, что мазки, которые Клаудио взял у маленьких зеленых друзей, после проверки в лаборатории дали положительную реакцию на грибок хитридиомицет.

Контакт с хитридиомицетом не является обязательным смертным приговором для лягушки. Это переменчивый убийца с непредсказуемым эффектом. Некоторые амфибии, по-видимому, обладают иммунитетом и способны каким-то образом противостоять его удушающей хватке. Мы можем только надеяться, что южная лягушка Дарвина, ведущая в основном наземный образ жизни, не пострадает от опасных, переносимых водой спор грибка. Ее кузине, северной лягушке Дарвина (Rhinoderma rufum), не так повезло. Несмотря на меньшую удаленность ее мест обитания, ближе к столице – Сантьяго, эти столь же странные лягушки, рожающие через рот, не встречались уже тридцать лет, и никто о них даже не слышал. Клаудио предполагает, что в дикой природе они исчезли, и винит в этом грибок. У него есть довольно правдоподобная идея, как грибок мог попасть в Чили.

Следующая остановка в нашем туре по земноводному апокалипсису – маленькая ферма в Талаганте, примерно в сорока километрах к северу от Сантьяго. Клаудио хотел проверить сообщения о вселенце, его главном подозреваемом в распространении лягушачьего убийцы.

Мы прибыли в разгар дня. Нас приветствовал фермер по имени Юрген, пожилой человек со светло-голубыми глазами, длинной белой бородой и милой улыбкой. Он вручил нам пакет головастиков и ведро лягушек и сказал, что его участок заражен этими странными земноводными с конца 1970-х годов. С надрывом в голосе он припомнил, как через два года после появления этих лягушек он пережил свою первую «безмолвную весну», когда совсем прекратились чирикающие песни его любимых местных амфибий. Он ходил их искать в те места, где раньше от них было черно, и никого не нашел. Они полностью исчезли.

Я заглянула в ведро: меня приветствовал знакомый пучеглазый взор. Ну, привет, Xenopus, и какого черта ты тут делаешь?

Клаудио объяснил, что эта инвазия вселенцев может быть неприятным добавлением к списку преступлений, совершенных знаменитым чилийским диктатором генералом Пиночетом. История такова: вскоре после захвата военной хунтой аэропорта Сантьяго в 1973 году здесь приземлился самолет с партией ксенопусов, предназначенных для столичных лабораторий. Не ознакомленные с правилами приема иностранных лягушек, солдаты попросту выпустили их. И эти лягушки и их потомки с тех пор живут на воле.

Те же свойства, которые делают Xenopus идеальным лабораторным животным, также делают его и показательным инвазивным видом. Он легко адаптируется, устойчив к болезням и быстро размножается. Самки могут плодиться круглый год, откладывая ежегодно до восьми тысяч икринок. Я спросила Клаудио, сколько сейчас в Чили африканских шпорцевых лягушек, и он обреченно взялся за голову: «Миллионы, если не миллиарды. Невозможно точно сказать, но очень много. В одной небольшой лагуне, например, размер популяции оценивают в двадцать одну тысячу особей».

Ксенопусов находили аж в четырехстах километрах от Сантьяго. Они, похоже, расселяются от столицы со скоростью около десяти километров в год. В периоды сильных дождей они массово мигрируют, проникая в глубь новых территорий. В один из таких периодов, как сказал Клаудио, знакомый следопыт наблюдал библейскую сцену – две тысячи «жаб» переходили дорогу.

Африканские шпорцевые лягушки – прожорливые хищники. Они глотают все