не меньше двух суток, — волновался Чкалов. — Надо отправить десятка три гидропланов и осмотреть весь район. С каждым часом уменьшаются шансы на спасение. Зачем же они медлят? Национальная героиня… Какая ирония! Гроша медного не стоит человек у этих торгашей!..　

Пилоту вспоминались проникновенные сталинские слова: «Ваша жизнь дороже нам любой машины…»　

Наконец, на поиски Амелии Эрхарт вышел авианосец. Но было уже поздно, и розыски быстро прекратились. Газеты возвестили, что выпускают в очередное воскресенье специальные номера с приложением большого портрета Амелии. Номер стоил на пятак дороже обычного. Вот это был настоящий бизнес! А на другой день Амелия была забыта, как позабыт и Уайли Пост, разбившийся возле мыса Барроу на Аляске. Пост имел всемирную известность, и американцы гордились одноглазым пилотом, но он потерпел неудачу и через три дня был предан забвению.　

В одном из нью-йоркских мюзик-холлов выступает на второстепенных ролях атлет-итальянец, бывший чемпион мира по боксу. Совсем еще недавно он был весьма популярен; те, кому удавалось выудить у боксера автограф, хвастали знакомством с ним. Но на другой же день после того, как этот кумир был побежден новой звездой ринга, его перестали замечать. Вместе с легковесной славой исчез у него и источник существования: чемпион оказался не у дел. Антрепренеры, нажившие капиталы на его выступлениях, дали боксеру отставку. Теперь он «человек вчерашнего дня», одинокий и отвергнутый «неудачник»…　

Спасаясь от усилившейся жары, летчики отправились на побережье Атлантики. Желтая песчаная отмель издали казалась обмазанной черной икрой. Вдоль дорог, ведущих к пляжу, тянулись ряды автомашин. Над побережьем тарахтел тихоходный биплан, волочивший за собой вереницу букв: «Пейте Кока- Кола!» Шустрые подростки торговали этим напитком. На пляже было грязно и суетливо. Мутные волны лениво выплескивались на берег.　

На набережной старые негры и безработные белые катали в колясочках откормленных леди и джентльменов. Я сделал несколько фотоснимков. Спесивые «пассажиры» охотно позировали, а человек-лошадь, устремив вперед отупелый взгляд, двигал коляску… Снова я увидел такое же зрелище в предместье Нью-Йорка, на острове развлечений — Кони-Айленд. Как и на пляже, престарелые негры возили в колясочках скучающих, пресыщенных богачей. Было стыдно за американцев.　

О Кони-Айленд, где развлекаются нью-йоркцы и где считает своим долгом побывать почти каждый приезжий, писалось немало. В увеселительном городке на берегу Атлантического океана рядом с занятными техническими аттракционами расположены десятки балаганов. Подозрительные личности и жалкие поблекшие красотки сиплыми голосами зазывают посетителей, суля за пять центов продемонстрировать «отвратительных уродов», «четырехглазое чудовище океана», «кровавые тайны Востока»… Вымазанный коричневой краской босяк в чалме, он же «великий таинственный человек из Индии», нагородит посетителям чепухи ровно на пятак, а еще за один «никл»[9] предскажет каждому его судьбу: «Сэр, вас ожидает изумительное будущее — вы получите миллионное наследство… Леди, вы станете миллионершей!..» Дальше этого его воображение не идет.　

Американцы знают, что в павильоне «Ужасы Востока», о котором вдохновенно врет зазывала, они увидят двух полуодетых женщин; из мрака выскользнут двое субъектов, загримированных под японцев либо под китайцев; они усадят женщин на громоздкий сундук, именуемый электрическим стулом, с треском рассыплются искры, и хозяин балагана задернет ситцевую занавеску: сеанс окончен! Еще за «никл» зритель может лицезреть коллекцию уродов: «человек-скелет» — продолговатый остов, обтянутый желтой кожей; отвратительный великан с умственным развитием трехлетнего ребенка; девочка-подросток весом в сто килограммов, жадно пожирающая все, что бросает ей публика; пара жалких идиотов в деревянной клетке, визжащих и прыгающих, как обезьяны, к потехе публики, которая швыряет в несчастных камушки, тычет в них тростями, прижигает папиросами. В другом павильоне на подмостки выходит седой негр Джонсон, бывший боксер, и безжизненным голосом рассказывает о былых встречах на ринге. Того, что он поденно получает от хозяина за два десятка таких «интервью», едва хватает, чтобы не умереть с голода под забором Кони-Айленда.　

Протягивая «дайм» в лапу владельца балагана, американец чувствует себя обжуленным, но, не желая признаться в этом, идет в соседний «аттракцион», загипнотизированный другим ловкачом-зазывалой.　

Подмостки острова развлечений — последняя ступень артиста перед падением в бездну бродяжничества. С балаганной эстрады один путь: в ночлежку, притон, тюрьму. Кто попадает на подмостки Кони-Айленда, обратно не возвращается.　

Между балаганами и вдоль дороги к Нью-Йорку назойливо лезли в глаза рекламные щиты, окрашенные во все цвета радуги: «Реслинг! Схватки сильнейших в мире! Реслинг!»　

Радио, что ни час, бормотало о предстоящем сенсационном чемпионате. Спортивные обозреватели газет оценивали шансы атлетов.　

— Что такое реслинг? Спортивная игра? Разновидность борьбы? К чему сводятся приемы реслинга? Кому присуждается победа?..　

Американский товарищ, к которому я обратился за разъяснениями, замялся.　

— Видите ли, реслинг — американское изобретение. Он состоит из японского джиу-джитсу, английского бокса и французской борьбы, причем преимущественно из запрещенных приемов. Правила? В реслинге возбраняется убийство и прямое членовредительство… Как бы вам объяснить? Ну, например, можно выламывать руку противнику, понимаете — выламывать! — но при этом не допускать полного перелома. Или: можно давить на глаза, не ослепляя противника навсегда. Чувство меры!　

Все это было еще достаточно туманно. Однако из последующих объяснений открылось, что атлетам, выступающим в реслинге, не только дозволяется, но и рекомендуется: что есть силы бить партнера, щекотать, кусать, щипать, сжимать его пальцы, пока они не посинеют, рвать уши, зажимать нос… Как кровавые голливудские кинофильмы и газетные описания преступлений, реслинг разжигает низменные инстинкты толпы.　

Нам принесли билеты на предстоящий «чемпионат-сенсэйшен». Он устраивался на широкую ногу: антрепренеры сняли зал «Мэдисон сквер гарден», вмещающий до двадцати пяти тысяч человек. Реклама сделала свое: билеты были распроданы за сутки.　

Вокруг реслинга велась крупная игра. Заключались взаимные пари на большие суммы. Втайне покупались и перекупались атлеты. В стае около спортивных шулеров, жучков, букмекеров шныряли, крутя носом, юркие репортеры и вынюхивали: почему ставки на безнадежного итальянца Эстери неожиданно вскочили выше, чем на фаворита шотландца Мэхнея?..　

Чкалов отказался ехать на чемпионат:　

— Чего я там не видел! Великовозрастные болваны в трусах будут нещадно лупцовать друг друга, щипаться и хныкать… Какой это, к чорту, спорт!　

Выступали восемь пар. Каждый атлет носил одну или несколько хлестких кличек. Публика поделила симпатии между любимцами; глубина симпатии выражалась в количестве долларов, поставленных на фаворита. Многоязычная толпа наполнила зал: американские граждане шведской, итальянской, китайской, польской, венгерской, русской, немецкой, еврейской, норвежской, ирландской и еще десятков национальностей… Возбуждая национальные чувства зрителей, антрепренеры хитро подобрали пары. Джесси Джемс, прозванный «греческим Адонисом», дрался с Генрихом Кульковичем — «дикарем польских лесов». Стив Кессэй, «сокрушающий», или «ирландская угроза», встречался с Томом Хенли — «шерифом из штата Оклахома». Рихард Шталь, «немецкий кумир», выступал против Берни Джильберта