Олли умолчал, что Бенджамину восемнадцать лет, что он живетс подружкой, которая ждет от него ребенка.

– Ну, тогда до восьми.

Меган с улыбкой положила трубку, довольная своим поступком.Оливер тоже, казалось, был доволен, когда спустя полчаса шел по Парк-авеню внаправлении ее дома.

Квартира Меган была на последнем этаже небольшого, изысканногоздания и имела выход на солярий. Простая служащая не могла бы позволить себетакое жилье, однако Олли знал, что Роберт Таунсенд не только преуспевал в своембизнесе, но также происходил из очень респектабельной бостонской семьи, иотпечаток этого чувствовался у Меган во всем, от макушки до пяток: в красивыхухоженных волосах, хороших туфлях, правильной речи, дорогой блузке белогошелка, которую вэтот вечер она надела с джинсами. Меган слегка накрасилась,распустила волосы, Оливеру очень понравилось, как они падают на ее спину иплечи. Теперь он понял, что эта девушка не просто хорошенькая, а по-настоящемукрасивая и очень привлекательная.

Она провела его в просторную гостиную, выдержанную в белыхтонах. На бело-черном мраморном полу под огромным стеклянным столом былинебрежно брошены две шкуры зебр. Одна стена была вся зеркальная и отражала видиз окна. В маленькой столовой стеклянный столик был накрыт для двоих. Хотя наМеган были только джинсы и шелковая блузка, всю ее окружала атмосфера изысканности.

– Какая красота! – восхищался Олли, когда она проводилаего на террасу, вручив джин с тоником.

– Это единственный случай, когда я позволила себероскошь.

Отец хотел на тридцатилетие купить ей отдельный дом, ноМеган решительно отказалась. Квартира ей нравилась и была достаточно большая.Оливер ее вполне понимал.

– Я провожу здесь большую часть времени, зарывшись врукописи, даже уик-энды.

Она непринужденно рассмеялась. Олли в ответ улыбнулся:

– Бывают судьбы и потяжелее.

Ему вдруг захотелось побольше узнать о Меган Таунсенд, и онрешил принять ее игру:

– А как насчет тебя? Замужем? Разведена? Многодетнаямать?

Последнее, правда, представлялось наименее вероятным. Повсему чувствовалось, что она ничем не обременена и свободна.

– Замужем не была. Детей нет. Кошек, собак, птиц неимею. Женатых любовников тоже.

Оба рассмеялись, но Олли сразу приуныл:

– Значит, мне не на что рассчитывать?

– А ты что, возвращаешься к жене? – спросила Меган,когда они уселись в шезлонги, изготовленные по проекту Брауна Джордана.

– Нет. – Оливер посмотрел ей прямо в глаза, но несказал, что еще недавно имел такое желание. – Наши жизни пошли в совсем разныхнаправлениях. Она теперь аспирантка Гарварда и начинающая писательница.

– Что ж, это неплохо.

– На первый взгляд. – Когда Олли с чужими говорил оСаре, в его голосе все еще звучала горечь. – Но она бросила меня и троих детей,чтобы туда уехать.

– Вот это скверно.

– Было – да.

– А теперь?

Меган задавала вопросы, желая его лучше узнать.

– Иногда. Но в последнее время лучше. Нельзя же всевремя сердиться. – Оливер грустно улыбнулся. – Хотя я дулся довольно долго. Онавсе обещала, что вернется, но теперь, думаю, эта игра уже позади. Детипривыкают... и я тоже... – Он с улыбкой взглянул на собеседницу и, внезапнорассмеявшись, добавил: – Однако должен тебе признаться, что это мое первоесвидание за двадцать лет, поэтому мое поведение может тебе показаться нескольконесуразным.

– Ты ни с кем не встречался с тех пор, как она тебябросила?

Меган была потрясена. Его жена, вероятно, быланеобыкновенной женщиной. Сама она в жизни не оставалась без мужчины дольшемесяца и не выносила одиночества. Ее последний любовник покинул ее всего тринедели назад после спокойных шести месяцев, на протяжении которых он курсировалмежду ее солярием и собственным домом на Пятой авеню. Меган вращалась средиэлиты, но что-то в Оливере ее заинтриговало: его глаза, его шарм и еще что-то,подсказывавшее, что он очень одинок.

– Ты серьезно?

Олли вдруг вспомнил поклонницу женской борьбы и опятьрасхохотался:

– Нет, вру... Пару месяцев назад у меня было свидание,но очень неудачное. Оно меня почти отрезвило.

– Бог ты мой, Оливер. – Меган, смеясь, допила остаткиджина с тоником. – Так ты практически девственник.

– Можешь это так называть, – все в том же шутливом тонеответил Олли, а потом задумался над ее словами. У него не было близости сженщиной семь месяцев, и он не знал, что будет, если такая возможностьпредставится. Может, вообще ничего и не получится? На протяжении семи месяцевон никого не хотел, кроме Сары. И ни с кем другим не спал все предыдущиедвадцать лет. Он никогда не изменял жене, а эта девушка, похоже, привыкламенять мужчин как перчатки. Внезапно живший в нем мальчишка захотел удрать какможно скорее домой. Олли встал и снова пошел полюбоваться на вид с террасы, аМеган тем временем заканчивала приготовление обещанного салата.

– Предупреждаю тебя, я готовлю из рук вон плохо. Салатпо-императорски и карпаччо – это предел моих возможностей. Ну еще разве чтопицца.

– Я весь – нетерпение. Это мои любимые блюда. Сама онаему тоже нравилась, хотя и немного пугала. Ужинать сели в столовой. Говорили оее и его работе.

Олли снова почувствовал себя раскованно, а когда Меганнаконец спросила о его детях, он постарался их описать.

– Они тяжело пережили уход матери, я, впрочем, тоже. Нотеперь ребята, кажется, приходят в себя.

Что, конечно, не касалось Бенджамина и катастрофы, которуюон учинил вместе с Сандрой.

– Ну а ты? Как теперь твое самочувствие?

После нескольких глотков хорошего французского вина Меган,похоже, стала деликатнее, да и Олли тоже расслабился. Они очень мило беседовалио жизни за нехитрым ужином.

– Не знаю. Я больше об этом не думаю. Я просто занятработой и детьми, и мне некогда копаться в своих ощущениях. Может, это ихороший симптом.

– Ты по ней по-прежнему тоскуешь?

– Конечно. Странно было бы, если б я не тосковал. Мыпрожили в браке восемнадцать лет, а до того четыре года встречались. Для любогоэто большой период. Для меня – половина жизни.

– Тебе сорок четыре?

Она улыбнулась, а Олли кивнул.

– Я думала, тебе лет тридцать девять.

– А я думаю, что тебе двадцать пять.

– Мне тридцать. Оба рассмеялись.

– Ну и как ты это воспринимаешь? Так ли это ужасно, какговорят? Сара была в отчаянии, когда ей исполнилось тридцать, ей казалось, чтовся жизнь позади. А что уж говорить о тридцати девяти... сорока... сорокаодном. Мне кажется, это ей все время не давало покоя. Она была впанике, чтопо-настоящему состарится, так ничего и не достигнув, и поэтому сбежала. Нодело-то в том, что достигла она многого, по крайней мере я так считаю. Сарасчитала иначе.