— Женечка, я иду к тебе! — Но, к некоторому своемуудивлению, подружку нигде не обнаружила. Квартира ее была пуста, вещи на своихместах и в порядке, то есть в том самом порядке, о котором можно говорить вприменении к моей подружке.

— Где труп? — спросил Роман Андреевич, а я пожалаплечами. — Может, съездим к Николаеву и взломаем дверь у него? Вдруг труптам?

— Мы не можем оставить квартиру открытой, —пролепетала я, и это было сущей правдой.

Я заплакала от жалости к себе и Женьке, конечно, тоже. Мы смужем устроились на ее диване, где и продремали в обнимку до восьми часов утра.Ровно в восемь Ромке позвонили по радиотелефону, он выслушал сообщение, закатилглаза к потолку и заявил:

— Дорогая, мне срочно нужно на работу.

— Как ты можешь? — возмутилась я.

— Ты имеешь в виду Евгению Петровну? Она жива, здорова,если не считать небольших отклонений в психике, и с минуту на минуту появитсяздесь. — Роман Андреевич чмокнул меня в нос и буквально испарился. Я неуспела глаза протереть, а его уже нет в квартире. На всякий случай я подошла кокну, муж как раз садился в свою машину, помахал мне рукой и исчез вторично, наэтот раз за углом соседнего дома, а я села в кресло и стала волноваться и ждатьподругу.

— Что за дерьмо?! — завопила та в прихожей минутчерез двадцать. Я кинулась туда и увидела Женьку, злющую, но совершенно живую ибез видимых увечий.

— Женечка, — ахнула я, — ты жива, слава богу,я всю ночь места себе не находила… это просто ужас.

— Ужас, не то слово, — вздохнула Женька. Мыобнялись, и она пожаловалась: — Ты еще не знаешь, что я пережила.

— Тебе угрожали, пытали?

— Не, до этого не дошло. Но до чего подлый народ менты.Забрали нас в каталажку и продержали до восьми утра. Прикинь? До восьми утраличности выясняли, а когда я им сказала, кто они такие, посоветовали носить ссобой паспорт. Я что, лицо кавказской национальности? Нет, я на них в судподам. Удостоверение мое даже смотреть не стали… Напишу статью о произволе вмилиции и подам в суд. Вот честное слово…

— Не надо в суд, — пролепетала я, начав кое-чтопонимать, и неожиданно для самой себя рявкнула: — Где ты была?

— Я кому рассказываю о горестях? Для кого стараюсь?

— Где ты была до этого? — возвысила я голос.

— А… С Вадимом, махнули к нему на дачу. Дачка у него,скажу я тебе, покруче машинки. Камин, шкура на полу… в общем, все как в лучшихдомах. Ты чего глаза выпучила, о каминах никогда не слышала? —насторожилась подружка.

— Идиотка! — всхлипнула я. — Она там нашкурах прохлаждается, а я здесь едва рассудка не лишилась, заставила Ромкувзломать дверь, думала, ты уже мертвая. А она черт-те чем черт-те с кемзанимается.

— Я полночи в ментовке куковала. Словили возле поворотана Абрамцево с мигалками, автоматами, точно мы тонну героина тащим, и ничего необъясняют. Я грешным делом решила, может, Вадим тачку того…

— Ты фамилию своего Вадима знаешь? — зарычала я.

— Ну…

— Как его фамилия, несчастная?

— Не помню, простая какая-то…

— Точно, простая. Николаев Вадим Александрович.

— Ну и что? — В этом месте Женька протяжносвистнула и устроилась в кресле. — Иди ты, — сказала она, немногоповращав глазами. — Тот самый?

— Конечно.

— Чепуха получается. Когда мы пришли к нему в офис, онне пожелал с нами встретиться, а вчера вдруг сам явился. А как он вообще наснашел?

— Объявление, — вздохнула я. — Наверняка этоон звонил, якобы с телефонной станции.

— А вот это мы сейчас выясним, — обрадоваласьЖенька. — Едем к нему немедленно!

Но немедленно не получилось, сначала пришлось найти слесаря,а для этого изрядно побегать, то есть бегала Женька, я сторожила квартиру иприкидывала, стоит ли ей рассказывать, кому она обязана гостеванием в милиции.На все это ушло часа три, не меньше, я так ничего не решила, но, когда Женькавспоминала о произволе милиции и начинала гневаться, я спокойно и даже ласковонапоминала, что всем нам свойственно ошибаться, и милиции в том числе, дело этожитейское, и не стоит принимать его близко к сердцу. Женька подозрительно наменя поглядывала, но мысль написать разгромную статью вроде бы оставила, покрайней мере, не села за нее немедленно, как это свойственно ее характеру, арешила для начала поехать к Вадиму и вывести его на чистую воду.

— Ты подумай, какие мужики пошли, — качала онаголовой по дороге в его офис. — Никому верить нельзя. Ведь я была готовапоклясться, что он влюбился с первого взгляда… ну, может, со второго… и что?Выходит, все это притворство чистой воды. И никакой тебе любви и замужества вперспективе, а сплошные хитрости.

— Он тебе вопросы задавал?

— Само собой, где родители, чем занимаюсь, какоешампанское мне нравится…

— А по делу? Про Трусова что-нибудь спрашивал?

— Нет. Правда, мы целый час выявляли общих знакомых.Теперь-то ясно, для чего ему это понадобилось. — И многих выявили?

— Многих. Но я его не порадовала. Ни об Инге, ни о еебрате ни словечка не сказала.

Мы покинули такси и через минуту вошли в офис Николаева.Здесь нас ждало разочарование: господин Николаев на работу не явился, возможно,будет после обеда. Не оказалось его и дома. Женька поначалу разозлилась, но,кое-что вспомнив, махнула рукой:

— Он мне должен позвонить часов в шесть, авосьобъявится.

Мы простились до шести часов и разъехались по домам. Вгостиной я обнаружила супруга, который спал на полу по причине жары, сунув подголову подушку с дивана. Спал так сладко, что я не решилась его будить, прошлана цыпочках и устроилась в кресле с намерением обдумать сложившуюся ситуацию, яимею в виду ситуацию с Вадимом, но вместо этого задремала: ночь выдалась не излегких, и моим нервам требовалась передышка.

Из состояния сладкой дремы меня вывел телефон. Я кинулась вприхожую, чтобы поскорее снять трубку, пока настойчивые звонки не разбудилиРомана Андреевича.

— Слушаю, — сказала я, а женский голос на томконце провода спросил:

— Кто вы? — Вот те раз, интересный вопрос.

— Я? — Ничего более толкового в тот момент япроизнести не могла, а женщина опять спросила:

— Почему вас интересует убийство?