Даже Сантанджело не рад.

– Я уже жалею, что мы запретили алкоголь, – говорит он, когда мы все вместе направляемся к кофемашине.

К тому моменту, как мы успеваем выпить по второй чашке кофе, в одном углу уже идет шахматная партия между факультетом Меррамбиджи и кадетами. На другой стороне зала девочки с Дарлинга общаются с кадетами, в то время как представительницы Гастингса смотрят на них с завистью. Затем на сцену выходит группа, и я вынуждена признать, что они просто спасают вечер. Трудно объяснить, что получается, если скрестить джаз с панк-роком и добавить скрипку, но это работает. Возможно, благодаря тому, что Энсон Чои снимает футболку, играя на саксофоне. Группу слушают все, кто не болтает с кадетами и девочками с Дарлинга и не играет в шахматы. Я и сама превращаюсь в фанатку.

Бен играет на скрипке как безумный, и даже братья Маллеты выглядят круто. По случаю концерта они успели отрастить бакенбарды. Один играет, уставившись в пустоту, как делают большинство басистов, а второй прыгает, выделывая невероятные пируэты. К сожалению, у них всего три песни, но они помогают растопить лед.

Барабанщик машет Раффи, и она подходит к сцене поболтать с ним.

– Это кто? – спрашивает Сантанджело, протягивая мне чипсы.

– Поджигатель с Кларенса, – говорю я с набитым ртом.

Бен ловит мой взгляд со сцены.

– Это для них, Тейлор, – кричит он и начинает играть. Это песня группы Waterboys, и, как бывает всякий раз, когда эту музыку включает мальчик из моего сна, я чувствую горько-сладкую ностальгию, на которую не имею права. Когда начинается соло Бена, которое он играет с закрытыми глазами, уносясь мыслями куда-то далеко, но при этом болезненно точно работая пальцами на грифе, я чувствую, как к глазам подступают слезы. Потому что выражение лица Бена ясно говорит: он сейчас там, где хочет быть каждый. Там, куда попадали те пятеро ребят, когда были вместе. Весь клуб в восторге. Я чувствую, как наши с Григгсом плечи соприкасаются, и слышу, как он тихо бормочет что-то.

– Что? – недовольно переспрашиваю я. – Он очень крут!

Я не узнаю и не понимаю выражение, которое появляется на его лице, но потом Бен спрыгивает со сцены, окруженный горожанками, и Григгс окликает его:

– Эй! Скрипач!

Бен показывает на себя, как бы спрашивая: «Кто? Я?» – и подходит к нам. Григгс медлит, но потом откашливается.

– Если бы я знал… я бы в тот раз не стал наступать тебе на пальцы.

– Выбрал бы другую часть тела? – спрашивает Бен.

– Возможно. Но не пальцы.

Бен кивает.

– Вот здорово! – Он явно доволен собой. – У меня в телефоне появились номера, которых не было там еще в начале этого вечера, – хвалится он, размахивая гаджетом.

– Сеть же не ловит, – напоминает ему Григгс.

– А на мобильные номера со стационарного звонить нельзя, – добавляю я.

– Спасибо за ваш оптимизм.

Бен замечает, что Сантанджело все еще смотрит на Раффи и барабанщика, и хлопает его по спине.

– Не о чем беспокоиться. Он однажды поджег ей волосы на естествознании. Думаю, с тех пор у него нет шансов.

– С чего это мне беспокоиться? – раздраженно спрашивает Сантанджело, глядя, как Раффи возвращается к нам.

– Я бы на твоем месте побеспокоился, – возражает Бен. – Потому что, пока ты гуляешь с этой чикой, Раффи найдет себе другого, и вы всю жизнь будете жить с этой недосказанностью между вами, а потом ты женишься, она выйдет за другого, и вот, когда вам обоим будет за тридцать и ваши дети пойдут в одну школу, вы закрутите роман из-за нереализованного влечения и испортите жизнь всем вокруг.

– Твои друзья – придурки, – заявляет Сантанджело, когда Раффи возвращается к нам.

– Чез, я всегда выбирала себе в друзья придурков. Уж ты-то должен это знать.

Я перевожу взгляд на Ричарда, который явно побеждает в этой партии, и толкаю Григгса локтем.

– Хочешь, научу тебя скоростным шахматам? – спрашиваю я.

За следующие полчаса я разношу Ричарда в пух и прах, а потом мы играем по парам. Главный умник из числа кадетов достается мне в пару и, когда все заканчивается, просит у меня номер телефона. Я весьма польщена, а он расстраивается, когда я отказываю.

– Это потому что у них тут не ловит сеть, – утешает его Григгс.

– Нет, – возражаю я, глядя на Джону. – Вообще-то это потому, что мое сердце занято. – И если бы я могла запечатать в бутылку выражение его лица, то хранила бы его на прикроватной тумбочке всю жизнь.

Только что Тейт была здесь – точнее, призрак Тейт, сидящий у реки в том месте, где Вебб хотел построить дом. Помертвевший взгляд, губы, перекошенные гримасой, болезненная бледность, которая говорила об отчаянии. А на следующий день она исчезла – собрала сумки и не оставила даже записки. Для Нани часы, а потом и дни, и недели, проведенные без них, пролетали мимо. И в этих секундах, минутах, часах, днях и неделях пряталось самое острое чувство одиночества, какое ей доводилось испытывать. Иногда она знала, что Фитц следит за ней, и звала:

– Фитци, прошу тебя! Пожалуйста, не бросай меня!

Но никто не вернулся.

Никто, кроме Джуда.

Как и предполагалось, клуб оказался прибыльным предприятием, и после трех вечеров мы делим деньги между тремя фракциями, а затем внутри школы между факультетами. Главы факультетов устраивают собрание и рассказывают, на что потратят доход. Я киваю с большим одобрением, когда все проявляют зрелость и прагматизм.

Ричард планирует купить компьютерного репетитора по математике, а Бен – гитару для всего факультета. Трини покупает годовую подписку на «Гринпис», а я бормочу что-то про книжки и диски для библиотеки или, может, какие-нибудь компьютерные программы.

– Давай купим что-нибудь, чтобы как следует повеселиться! – просит Джесса однажды вечером, когда мы вместе моем посуду.

– Мы здесь не за тем, чтобы веселиться, – возражаю я.

– Кто сказал? – спрашивает одна из десятиклассниц. Я на секунду задумываюсь, потом пожимаю плечами.

– На самом деле, понятия не имею. А если не знаешь, кто сказал, это уже не такой веский аргумент, верно?

Так что мы покупаем караоке.

В первый вечер десятые классы устраивают соревнование, настаивая, что участвовать должны все, так что мы освобождаем общую спальню седьмого и восьмого классов и ждем своей минуты славы. Раффи вторая в очереди и весьма впечатляюще исполняет «Я жить не в силах, если рядом нет тебя», но потом кто-то из одиннадцатиклассниц замечает, что это песня о зависимости, и Раффи весь вечер парится на этот счет.

– Я только что поняла, что у меня нет никаких амбиций, – признается она, пока одна из восьмиклассниц жалобно выводит «Разве я недостаточно милая?».