Я киваю, сглотнув.

– Который приехал на краденом велосипеде и спас им жизнь. – Мой голос слегка надламывается.

Я долго смотрю на Фитца. У него, как я и ожидала, довольно дикий вид, а лицо такое хитрое и нахальное. Я почти жду, что он вот-вот выпрыгнет прямо из фотографии и щелкнет меня по носу.

– Мне кажется, я его знаю, только не понимаю, почему, – говорит Раффи.

– Он был родом из города, – напоминаю я.

Сантанджело озадаченно смотрит на фото, а потом на меня.

– Это?..

Я киваю.

– Кто это? – спрашивает Раффи.

Сантанджело берет фотографию в руки, и я вижу, как он смущенно стирает выступившую слезу.

– Отшельник, – говорю я, и из горла Раффи вырывается сдавленный звук, но я не успеваю отреагировать, потому что вижу кое-что еще.

Рядом с ним на фотографии, обнимая его рукой за шею, стоит Вебб. Улыбка от уха до уха и глаза, полные радости. Меня накрывает второй волной горя. «Каково это – быть им», – думаю я. Чувствовать то, что чувствовал он. От этого меня снова охватывает тошнотворное волнение.

– Вебб, – сообщаю я остальным. – Это он начал территориальные войны. Но все это было в шутку. Понимаете, кадеты и горожане были его лучшими друзьями, и все эти границы появились лишь потому, что ребятам было скучно. Они хотели вместе развлечься.

– А это кто? – спрашивает Григгс, указывая на фото.

Мне кажется, будто мое сердце остановилось. И все из-за человека на краю фото. Тейт. Она смотрит на Вебба со смесью любви и недовольства, и кажется, будто для нее нет больше никого в целом свете. Она такая красивая, что мне становится больно и перехватывает дыхание. Остальные вопросительно смотрят на меня, потому что в моих глазах блестят слезы, и я просто качаю головой.

– Какая красивая, – шепчу я, поднимая взгляд. – Видите, какая она была красивая.

– Была? Кто это? – спрашивает Григгс, не понимая моей реакции.

Я поднимаю фото и всматриваюсь в него, но не могу поймать ее взгляд, потому что для нее не существовало никого, кроме Вебба.

– Ее зовут Тейт, – говорю я остальным. – Это моя мама.

Я лежу в постели, все еще сжимая фотографии. На дворе час ночи, и я знаю, что нужно сделать. Все это время я думала, что ответы нужно искать здесь. Но теперь понимаю, что Тейт увезла все ответы с собой, а теперь Ханна тоже каким-то образом ввязалась во все это. Если бы я могла попросить всего об одном, я бы попросила, чтобы Ханна никогда не увидела Тейт такой, какой видела ее я. Не увидела, как роскошные волосы стали тонкими и ломкими, кожа приобрела нездоровый цвет, зубы испортились от всех тех веществ, которые она добывала, чтобы заставить себя забыть. Чтобы Ханна никогда не узнала, сколько у нее было мужчин, как жестоки могут быть люди друг к другу. Чтобы она не знала о тех моментах моей жизни, когда я чувствовала себя брошенной и дрожала от страха и отвращения. Моментах, к которым я никогда не вернусь, потому что они будут тянуть меня вниз всю мою оставшуюся жизнь, если я позволю себе задуматься о них. И это Тейт, которая спасала жизнь Ханне, рассказывая ей о Джиме и миссис Дюбоз. И внезапно я понимаю, что нужно ехать, но на этот раз так, чтобы меня не преследовал Бригадир, не подвозил по доброте душевной почтальон из Ясса и не сопровождал кадет, после встречи с которым я начну дышать совсем по-другому.

Когда я добираюсь до конца вырубки, которая ведет к Джеллико-роуд, то в глубине души даже не удивляюсь, увидев Григгса. Я узнаю его, несмотря на то, что сейчас два часа ночи и стоит полная темнота. Мы останавливаемся друг напротив друга, почти ничего не видя во мраке, но я чувствую его присутствие.

Я задаю неизбежный вопрос:

– Что ты здесь делаешь?

– А ты?

– Я первая спросила.

– А какая разница, кто первый спросил?

Я снова пускаюсь в путь.

– Не ходи за мной, Джона.

– У меня есть машина! – кричит он мне вслед. – А тебе нужно кое-куда добраться.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что у меня есть особая способность читать твои мысли, вот откуда.

Я на секунду останавливаюсь.

– Тебе напомнить, что произошло в прошлый раз? Я больше не хочу на тебя так злиться, Джона. Просто хочу на этот раз добраться дальше Ясса и найти ее.

– Может, она не хочет, чтобы ее нашли.

– А, то есть ты в тот раз читал ее мысли? Поэтому позвонил в школу?

– Нет, но, предположим, я читал твои, и они говорили: «Что бы я там ни нашла, это убьет частичку меня». И я знаю, о чем ты сейчас думаешь. Что если сможешь найти Ханну, найдешь и свою мать.

– Ты ошибаешься, – говорю я, но возвращаюсь к нему, и мы сворачиваем на тропу, которая ведет к гаражу.

И он действительно ошибается. Потому что я думала совсем наоборот. Если я найду мать, она приведет меня к Ханне.

Мы сворачиваем с Джеллико-роуд, останавливаемся возле дома Сантанджело и пишем ему, чтобы вышел к нам. Он появляется на пороге босой и заспанный, и Григгс выходит из машины пожать ему руку. Они какое-то время болтают, но мне не хочется присоединяться к ним. Я боюсь, что оба попытаются отговорить меня от этой затеи. Сантанджело подходит к моему окну и заглядывает в машину.

– Я, как только пришел домой, записал тебе диск, – говорит он, передавая мне его.

Я киваю.

– Держи, – добавляет он, вкладывая мне в руки несколько купюр. – Это доля за клуб. Наш рядовой Джо брать отказывается.

– Нет.

– Да. Потом вернешь. Вам один бензин обойдется в целое состояние, и я не могу пообещать, что эта машина протянет всю дорогу.

Григгс открывает свою дверь.

– Нам пора.

Сантанджело просовывает голову в окно и обнимает меня.

– Раффи меня убьет, – шепчет он.

Он обходит машину и останавливается рядом с Григгсом. Оба неловко мнутся, не в состоянии признать, что давно стали друзьями. Через несколько секунд они пожимают друг другу руки.

– Ты же знаешь, что сейчас начнется. Все дерьмо полетит в тебя, – предупреждает Григгс, садясь в машину.

– С сержантом я разберусь. Но вот что я вам скажу: у вас три дня. Если не вернетесь через три дня, я им расскажу, где вы.

– Договорились, – говорит Григгс, и я киваю.

Где-то по дороге в Сидней я начинаю плакать и, как мне кажется, не могу остановиться. Григгс касается моей щеки, а потом опускает руку и сжимает мои пальцы. Мы какое-то время молчим. Как тогда, в поезде, меня охватывает ощущение цельности, и я снова удивляюсь, что это происходит именно тогда, когда я обращаюсь к своим самым отрывочным воспоминаниям.