Я начинаю мысленно составлять список детей на очередь к школьному психологу на основании их предпочтений.

– По-моему, она увидела в твоем выборе то, чего там нет.

– Неправда. Потому что знаешь, какие у меня еще были варианты? «Не оставляй меня» и «Я не знаю, что мне делать без тебя».

– Мэри Грейс спела «Кареглазую девчонку», хотя у нее голубые глаза, а Серина выбрала «Дождь из мужчин», хотя она лесбиянка. Ты слишком серьезно к этому относишься. Забей.

– А что ты выбрала?

– Я пою песню с Джессой. Как я поняла, ее отец был фанатом Ленни Роджерса.

– Кенни, – поправляет она. – «Главный трус в округе»?

Я прищуриваюсь с подозрением.

– С чего вдруг? Ты намекаешь, что я трусливая?

– Не говори глупостей. Просто это одна из самых известных.

– А почему ты не сказала «Игрок»? Если верить Джессе, она тоже популярная. Лучше уж я буду игроком, чем трусихой.

– Это же просто песня, – настаивает она, но я ей не очень-то верю.

Я встаю и исполняю «Острова на реке» вместе с Джессой. Как обычно, она подходит к делу очень серьезно и активно жестикулирует, изображая, что хватается за сердце, а потом отдает его слушателям. Я отказываюсь следовать ее примеру, но с удовольствием наблюдаю. Всю неделю мы после ужина устраиваем соревнования, и именно в это время я наконец поближе узнаю свой факультет. Я так много смеюсь над песнями, которые они выбирают, что порой по щекам текут слезы, а иногда они поют так проникновенно, что я невольно начинаю любить их еще сильнее.

Мы с Раффи каждый второй вечер проводим на Молитвенном дереве с Сантанджело и Григгсом. Каждый раз мы устанавливаем повестку, в которую входит обсуждение клуба и границ, но никогда не следуем ей. Вместо этого мы просто болтаем о всяком разном, например, о смысле жизни или о значимости выбора песен в караоке.

– Как думаете, они что-то о вас говорят? – спрашивает Раффи у остальных.

– Надеюсь, нет. А то я вечно пою что-то из Майкла Джексона, – отвечает Сантанджело.

– А ты что выбрала? – обращается ко мне Григгс.

– Кенни Роджерса.

– «Главный трус в округе»?

Я выпрямляюсь и молчу. Я уязвлена. Григгс смотрит на меня, потом на Раффи.

– Я что-то не то сказал, да? – вздыхает он.

Раффи ничего не произносит вслух, но я знаю, что она беззвучно говорит что-то одними губами, потому что через пару секунд он поправляется:

– Я хотел сказать «Игрок».

Я продолжаю молчать.

– И вообще, в конце ведь он спасает Бекки, – утешает Сантанджело. – Помнишь? Все считали его главным трусом в округе, но оказалось, что это не так.

– Меня пугает, что ты так вдумчиво слушал это, – говорит Григгс.

– Да я не виноват, – отвечает Сантанджело. – Ты же знаешь, как бывает, когда у отца ужасный вкус в музыке.

Вот только Джона не знает, и я вижу, что Чезу становится стыдно за свои необдуманные слова.

– Бойфренд моей мамы слушает Cold Chisel, – говорит Григгс, чтобы Сантанджело не расстраивался. – Он выучил Khe Sanh с моим братом, и они теперь все время это поют.

Сантанджело не отвечает, и я вижу, что он злится на себя.

Мы какое-то время молчим. Снаружи поют первые цикады этого лета, и кажется, что в мире нет никого, кроме нас четверых. Молчание нарушает Григгс.

– Я ведь любил его, – тихо говорит он. Признание удивляет меня не так сильно, как сам тот факт, что он об этом заговорил. – Многие, наверное, были бы в шоке, услышав об этом. Но я любил его. Я очень на него похож. То же телосложение, то же лицо. Я точно знаю, какие черты характера достались мне от отца. Он был мерзавцем, но даже мерзавцы не заслуживают того, чтобы им размозжили голову битой для крикета.

– Спорное утверждение, – возражает Раффи.

– А знаете, что хуже всего? – продолжает он. Я вижу, что ему тяжело, потому что он не может даже посмотреть нам в глаза. – Иногда я забываю, каким он был плохим, и помню только, что он мертв из-за меня. То, что я сделал, противоестественно. Иногда я думаю об этом прямо на занятиях и тогда выхожу, звоню маме и говорю: «Я помню, как он водил нас в цирк, как мы смеялись. Почему же я сделал то, что сделал?» У нее всегда есть ответ. «А помнишь ту ночь, когда он ударил меня головой о стеклянный сервант, Джона? Помнишь? А как он тушил сигареты о твоего братика?»

А иногда я бужу ее посреди ночи и говорю: «Он уверял меня, что никто не любил нас так, как он». А она отвечает: «А потом ходил по дому с пистолетом, угрожая убить нас, потому что хотел, чтобы мы все были вместе всегда». Григгс поднимает взгляд на нас.

– Что будет, когда она перестанет быть моей памятью? Что будет, когда ее не окажется рядом, чтобы напомнить о том, как его ремень оставлял шрамы на лице моего двухлетнего брата? Или как он однажды отвесил ей такую оплеуху, что она неделю ничего не слышала? Кто будет моей памятью?

Сантанджело отвечает не задумываясь:

– Я буду. Позвони мне.

– И я, – соглашается Раффи.

Я смотрю на него. Я не в силах выговорить ни слова, потому что рискую расплакаться, но улыбаюсь, и он понимает, о чем я думаю.

– Так вот, возвращаясь к караоке, – говорит Григгс, не желая дальше разбираться в своих чувствах. – Я бы выбрал… – Он задумывается на мгновение. Guns n’Roses, «Райский город».

– О, я тебя умоляю! – восклицаю я. – Лучше уж быть главным трусом в округе.

– У Guns n’Roses вечно какие-то развратные девицы в клипах, – говорит Раффи.

– А это плохо? – спрашивает Сантанджело.

Уже после полуночи Григгс достает что-то из кармана и кладет передо мной.

– Ты уронила их в палатке Бригадира.

Я смотрю на лежащие рядом фотографии. Я к ним не готова. Не после того, как мы говорили об отце Джоны, тупых текстах и развратных девицах.

– Можешь забрать их с собой, – говорит он, – посмотреть дома.

Я все еще молчу. Хочу ответить, но не могу. Хочу объяснить все, что творится у меня в голове, но не нахожу слов.

– А кто на фотографиях? – тихо спрашивает Раффи.

– Просто кучка наших ровесников, – отвечает Джона.

Я протягиваю дрожащую руку и переворачиваю фотографии, лежащие на полу между нами, лицом вверх. Наконец я смогу познакомить своих друзей с этими пятью героями. Они именно такие, как я представляла. Даже лучше.

– Ханна, – говорю я, показывая на одну из девочек. Она намного моложе, но я бы узнала ее где угодно. – А это кадет, – продолжаю я. – Он помог им посадить маки в том месте, где погибли их семьи.

– А это Фитц? – спрашивает Раффи, показывая на самого высокого из них.