2) Когда в древние времена тот или иной народподвергался нападению и оказывался во власти врагов, все верили, чтоповерженные божества превращаются в демонов и парят над разрушенными городами ихрамами. Шарлотта не должна забывать, что Сюзанна вызывала своего демона Лэшерасреди древних камней в Шотландии, хотя никто не знает, какой народ собрал текамни в круг.

3) Ранние христиане верили, что языческие божества –это демоны, которых можно призывать для наведения порчи и проклятий.

Общий вывод напрашивается сам собой: все эти верованиянебеспочвенны, ибо известно, что именно из нашей веры в них демоны черпают своюсилу. Естественно, что люди, взывавшие к своим демонам, почитали их божествами,но стоило поработить и погубить какой-либо народ, как демоны тут жевозвращались в хаос или становились ничтожными существами, отвечавшими нанечастые обращения к ним магов.

Затем я рассказал о силе демонов – о том, что они могуттешить нас иллюзиями и вселяться в тела людей, отчего те становятся одержимыми,об умении передвигать предметы и, наконец, об их способности являться переднами в том или ином облике, хотя мы не знаем, каким образом им это удается.

Что касается Лэшера, я пребывал в твердом убеждении, что еготело вполне материально и целостно, однако силы сохранять свое тело таковымЛэшеру хватает лишь на короткий отрезок времени.

Затем я описал, как этот демон появился передо мной, ипересказал его странные речи, заставившие меня впоследствии долго размышлятьнад их смыслом. В завершение я подчеркнул, что Шарлотте стоит призадуматься:это существо может оказаться призраком какого-нибудь давно умершего человека,обреченного пребывать на земле и одержимого лишь мыслями о мести, – ведьвсе древние полагали, что души тех, кто умер в молодости или насильственнойсмертью, становятся мстительными демонами, а души хороших людей покидают этотмир.

Не помню, о чем еще я тогда писал, заполняя страницу застраницей, – опьянение совсем затуманило разум, и вполне возможно, что наследующий день я передал в нежные руки Шарлотты всего лишь жалкие каракули. Ноя действительно пытался объяснить ей многое, невзирая на ее протесты изаявления, будто все это она уже слышала от меня не раз.

Когда же речь заходила о словах Лэшера в то утро, о егостранном предсказании, она только улыбалась и отвечала, что Лэшер ловит обрывкинаших разговоров и таким образом учится говорить сам, а потому его высказыванияпо большей части вообще лишены смысла.

– Но это только отчасти верно, – возразиля. – Согласен, он не привык к устной речи, но нельзя отказать ему вспособности мыслить. На этот счет ты ошибаешься.

Дни проходили чередой, а я только пил ром и спал, время отвремени открывая глаза лишь затем, чтобы удостовериться в присутствии рядомШарлотты.

А когда, не обнаружив ее подле себя, я приходил внеистовство и буквально сходил с ума, готовый в приступе ярости даже избить ее,Шарлотта каждый раз появлялась: красивая, покорная, податливая в моих руках,само воплощение поэтических грез, богиня, достойная кисти Рембрандта, а по сути– настоящая дьяволица во плоти, явившаяся на землю, чтобы полностью завладетьне только моим телом, но и душой.

Я был пресыщен удовольствиями, но все равно жаждал новых ипокидал свое ложе только лишь затем, чтобы полюбоваться морем. А еще я частопросыпался и наблюдал, как падает дождь.

Дожди в здешних местах чрезвычайно теплые, ласковые, и мненравилось слушать песню стучащих по крыше водяных капель, смотреть напрозрачную, пронизанную светом пелену, под дуновением легкого ветерка чутьнаискось опускавшуюся на землю.

Ах, Стефан, как много я размышлял в то время, какие мыслиприходили мне в голову! Только в своей маленькой тюрьме я наконец понял, чегобыл лишен в жизни, – впрочем, это так очевидно и печально, что даже нестоит тратить слова. Временами я воображал себя безумным Лиром, который сталкоролем дикой природы и бродит по вересковой пустоши, вплетая в волосы цветы.

Ведь я, как и он, в этом варварском крае превратился впростака, готового испытывать безграничную радость уже от одной тольковозможности смотреть на море и дождь.

Однажды ближе к вечеру, когда дневной свет уже умирал, меняразбудили пряные ароматы горячего ужина. Едва проснувшись, я вспомнил, чтопропьянствовал целые сутки напролет, а Шарлотта так и не пришла.

С жадностью проглотив еду – спиртное никогда не умаляет мойаппетит, – я переоделся и принялся обдумывать свое положение, прежде всегопытаясь подсчитать, как долго уже здесь нахожусь.

Выходило, дней двенадцать.

И тогда я принял твердое решение: как бы скверно мне нибыло, отныне я ни за что не притронусь к выпивке. Я понимал, что должен уйти изэтого дома – иначе сойду с ума.

Испытывая отвращение к самому себе за собственную слабость,я впервые за все это время обулся, а затем надел новый сюртук, давным-давнопринесенный Шарлоттой, и вышел к балюстраде, обращенной в сторону моря. Я былуверен, что Шарлотта скорее убьет меня, чем отпустит. Так или иначе, носитуацию необходимо было разрешить – выносить подобное существование и дальше яне мог.

В течение многих последующих часов я не притронулся к рому.И вот наконец пришла Шарлотта. Она выглядела усталой, ибо весь день провела вседле, объезжая свои владения, а увидев на мне ботинки и сюртук, тяжелоопустилась в кресло и заплакала.

Я выжидательно молчал – только она могла принять решение,покину я это место или нет.

Шарлотта заговорила первой:

– Я зачала. Я ношу ребенка.

И снова я промолчал. Для меня это была не новость. Я знал,что именно по этой причине она так долго не приходила.

Шарлотта сидела унылая, подавленная, с опущенной головой ипродолжала плакать. Тогда я сказал:

– Отпусти меня, Шарлотта.

Она хотела, чтобы я поклялся ей немедленно покинуть остров.И никому не рассказывать о том, что мне известно о ней или ее матери, как и о том,что произошло между нами.

– Шарлотта, – сказал я, – на первом жеголландском корабле, что найдется в гавани, я отправлюсь домой, в Амстердам, иты меня больше никогда не увидишь.

– Но ты должен поклясться ничего не рассказывать ниодной живой душе – даже своему братству в Таламаске.

– Они и без того многое знают, – ответил я. –И я расскажу им обо всем, что здесь произошло. Иначе не могу: ведь они – моясемья, они заменяют мне и отца, и мать.

– Неужели в тебе нет здравомыслия хотя бы настолько,чтобы соврать мне, Петир? – удивилась Шарлотта.

– Послушай, – взмолился я, – или позволь мнеуйти, или убей немедленно!