И снова она разрыдалась, но я оставался холоден к ней –впрочем, и к себе тоже. Я не осмеливался взглянуть на нее, опасаясь новоговзрыва страсти.

Наконец она осушила слезы.

– Я заставила его поклясться, что он не тронет тебя. Онзнает, что, если ослушается моего приказа, я перестану любить его и доверятьему.

– Ты заключила договор с ветром, – сказал я.

– Но он уверяет меня, что ты раскроешь нашу тайну.

– Так и будет.

– Петир, поклянись мне! Дай твердое обещание, чтобы онмог слышать.

Я задумался. Мне очень хотелось вырваться оттуда, хотелосьжить, хотелось верить, что и то и другое все еще возможно. Наконец я сказал:

– Шарлотта, я никогда не причиню тебе вреда. Мои братьяи сестры в Таламаске не судьи и не священники. Колдовством они тоже незанимаются. Все, что они узнают о тебе, останется тайной за семью печатями – всамом прямом смысле этого слова.

Она посмотрела на меня печальными, полными слез глазами, азатем подошла и поцеловала. Все мои попытки остаться равнодушным и неподвижным,как деревянная статуя, оказались тщетными.

– Еще разок, Петир, последний, от всего сердца, –горестно взмолилась она. – А потом можешь уйти навсегда – и я больше невзгляну в твои глаза, пока не наступит день, когда я увижу глаза нашегоребенка.

Я бросился ее целовать, ибо поверил, что она меня отпустит.Я поверил, что она любит меня; и в тот последний час, лежа рядом с ней,подумал, что, наверное, она говорила правду: для нас действительно несуществует никаких законов и любовь, вспыхнувшую между нами, не дано понятьникому.

– Люблю тебя, Шарлотта, – прошептал я, целуя ее влоб, но она не ответила и даже не взглянула на меня.

А когда я снова оделся, она уткнулась лицом в подушку изаплакала.

Подойдя к двери, я обнаружил, что ее не заперли на засовснаружи, и мне стало интересно, сколько раз так бывало.

Но теперь это не имело значения. Теперь важно было толькоодно: мой уход, если проклятый призрак не помешает мне и если я не оглянусь,если не заговорю с ней снова, не почувствую ее сладостного аромата, не вспомнюо мягких прикосновениях губ и рук.

Поэтому я не стал просить экипаж, чтобы меня отвезли вПорт-о-Пренс, и поспешил уйти, не сказав ни слова.

Когда-то меня доставили сюда за час, и теперь я решил, чтораз еще нет полуночи, то легко доберусь до города к рассвету. Слава Богу,Стефан, я не ведал, какой мне предстоит путь! Не знаю, хватило бы иначе у менямужества сделать хотя бы первый шаг!

Но позволь мне на этом прервать свой рассказ, ведь я пишууже двенадцать часов. Сейчас снова полночь, и это создание где-то близко.

Вот почему я сейчас запру в железный сундук все свои ужеготовые записи, дабы таким образом сохранить их, чтобы до тебя дошла по крайнеймере эта часть моего рассказа, если будет потеряно то, что мне еще предстоитизложить на бумаге.

Я люблю тебя, мой дорогой друг, и не жду, что ты меняпростишь. Просто сохрани мои записи. Сохрани их, потому как эта история незакончена и, возможно, не закончится на протяжении жизни еще многих поколений.Мне это сказал сам призрак.

Остаюсь верным Таламаске.

Петир ван Абель, Порт-о-Пренс.

После короткого отдыха я начинаю снова. Это существо рядом.Буквально секунду назад оно сделалось видимым, всего лишь в дюйме от меняпредстав в своем человеческом обличье, – должен сказать, что это вошло унего уже в привычку. Ему каким-то образом удалось даже задуть свечку, хотядышать оно не может.

Я был вынужден отправиться вниз за новой свечой, авернувшись, обнаружил, что окна распахнуты настежь и створки грохочут на ветру.Пришлось снова запирать их на задвижки. Чернила были пролиты – к счастью, уменя имелся запас, – покрывала и простыни сорваны с кровати, книгиразбросаны по всей комнате.

Слава Богу, железный сундук уже тебе отправлен. Подробностиопущу, так как опасаюсь, что это существо умеет читать.

В запертой комнате слышится хлопанье крыльев, а затем смех –это его трюки.

Полагаю, Шарлотта сейчас спит далеко отсюда, в своей спальнев особняке Мэй-Фейр, вот почему я стал жертвой таких козней.

Я же нахожусь сейчас в тихом колониальном городке, и в стольпоздний час здесь открыты только трактиры и публичные дома.

Но позволь мне как можно скорее поведать о событиях прошлойночи…

Я отправился в путь пешком. Высокая луна ясно освещалапередо мной все повороты и извилины тропы, все редкие подъемы и пологие склоныневысоких холмов.

Ноги сами несли меня вперед, голова шла кругом от радостногоощущения свободы, от сознания того, что призрак не помешал мне, от пьянящеговоздуха, от мысли, что уже к рассвету я смогу добраться до города.

«Я жив, – проносилось у меня в голове, – явыбрался из тюрьмы и, возможно, доживу до той минуты, когда вновь увижу роднуюОбитель!»

С каждым шагом во мне крепла утраченная было за времязаточения надежда обрести наконец свободу.

Однако Шарлотта будто приворожила меня и неотступнозавладевала моими мыслями. Я вспоминал, как она лежала в кровати, когда я ееоставил, и малодушно называл себя глупцом за то, что отказался от такойкрасоты, от такого блаженства, – ведь я действительно ее любил, безумнолюбил! Я даже пытался представить себе, как бы изменилась моя жизнь, поддайся яна ее уговоры остаться. Став ее любовником, я мог бы жить в роскоши и бытьсвидетелем рождения наших детей. Мысль о том, что через несколько часов мыразлучимся с ней навеки, казалась невыносимой.

Вот почему я категорически запретил себе думать об этом. Икаждый раз старательно гнал малейшее воспоминание о Шарлотте, посмевшее опятьзакрасться в душу.

Я все шел и шел вперед. Время от времени то справа, то слевавспыхивали огоньки в темных полях. Один раз мимо меня пронесся какой-то всадник– видно, торопился куда-то с важным поручением. Он даже не заметил меня. И япродолжал путь в обществе одних только луны и звезд. Дабы скоротать время, я находу сочинял письмо тебе, обдумывал, как описать все случившееся.

Пробыв в пути примерно три четверти часа, я заметил впередичеловека – он стоял и, как мне показалось, ждал моего приближения. Но самоеудивительное, что это был голландец, о чем явно свидетельствовала его огромнаячерная шляпа.