– Я знаю, что поступил неправильно, но… я идиот. – И он попытался улыбнуться, но его губы тряслись ничуть не меньше, чем ладонь. Ну, ежели по правде, то Додд заслужил улыбку-другую, и хотя искусным любовником он не был, но все же грел ей постель, и это уже что-то значило, а также помогало ей чувствовать, будто она не одна против всего остального мира, что значило куда больше.

– Стой на месте, – повторила она, но голос ее звучал гораздо мягче.

– Ты же не будешь стрелять в меня. – Он продолжал отступать к колодцу. – Это же я, верно? Я. Додд. Только не стреляй в меня, ладно? Я только собираюсь…

Она выстрелила в него.

Лук – очень странная штука. И надеть на него тетиву, и натянуть ее, и прицелиться – все это требует усилий, умения и решительности. Отпустить тетиву ничего не стоит. Ты просто перестаешь держать ее. Если серьезно, то после того, как натянешь лук и прицелишься, выстрелить гораздо легче, чем не стрелять.

Додд находился не дальше, чем в дюжине шагов от нее, и стрела преодолела это расстояние так быстро, что и глазом не уследишь, прошла на волосок от его ладони и беззвучно вонзилась ему в грудь. Отсутствие звука удивило ее. Хотя человеческая плоть мягкая. Особенно по сравнению с острием стрелы. Додд сделал еще один неуверенный шаг, как будто не успев еще понять, что насажен на стрелу, но его глаза широко раскрылись. А потом он опустил взгляд и, мигая, уставился на древко.

– Ты застрелила меня, – прошептал он и упал на колени; кровь уже выкрасила на его рубашке темный овал.

– Я же тебя, м…ка, предупреждала! – Она внезапно жутко разозлилась и на него, и на лук и швырнула оружие наземь.

Он уставился на нее.

– Но я не думал, что ты это сделаешь.

Она прожгла его яростным взглядом.

– Я тоже. – Наступило непродолжительное молчание, и ветер тут же налетел и взметнул пыль вокруг них. – Мне жаль…

– Жаль? – прохрипел он.

Это была, пожалуй, самая большая глупость, какую она когда-либо произносила (а ей было из чего выбрать), но что еще она могла сказать-то? Стрелу назад не вернешь никакими словами. Она чуть заметно пожала плечами.

– Ну, наверно.

Додд поморщился, поднял мешок с серебром в одной руке и повернулся к колодцу. Шай разинула рот и сорвалась с места, а он повалился на бок, швырнув сумку вверх и вперед. Она много раз перевернулась в воздухе и начала снижаться, тесемка болталась, как хвост, Шай на бегу протянула к ней руку с растопыренными пальцами, метнулась вперед, упала…

Она громко охнула, ударившись и без того разбитым боком о стену колодца, ее правая рука повисла в темной пустоте. На мгновение Шай показалось, что она сейчас провалится туда следом за сумкой – что, вероятно, было бы самым подходящим завершением всех ее передряг, – но тут ее колени уткнулись в сухую землю снаружи.

Она ухватила сумку за нижний угол, стискивая парусину обломанными ногтями, тесьма болталась где-то внизу, а с парапета сыпались земля и мелкие камешки.

Шай улыбнулась. Впервые за этот день. А может быть, и за весь месяц.

И тут горловина сумки раскрылась.

Монеты дождем посыпались во тьму, серебро звенело и погромыхивало, ударяясь в земляные стены, исчезая в чернильном небытии, а потом наступила тишина.

Она выпрямилась, не понимая, на каком свете находится.

Она медленно отступала от колодца, обнимая себя одной рукой, а в другой свисала пустая сумка.

Она посмотрела на Додда, который лежал на спине с торчавшей из груди точно в небо стрелой и не сводил с нее влажных глаз, на его трепыхавшиеся ребра. Она услышала, как его частое мелкое дыхание замедлилось, а затем прекратилось.

Шай стояла так еще несколько мгновений, а потом согнулась пополам, и ее вырвало. На землю попало не так уж много, потому что в этот день она ничего не ела, но спазм, стиснувший ее нутро, заставил ее выблевать все, что там было. А трясло ее так, что решила, что сейчас упадет, но она удержалась, упершись руками в колени, втягивая попавшую в нос желчь и сплевывая ее наземь.

Как же бока болят! И рука. И нога. И лицо. Ссадин, ушибов и растяжений было столько, что она с трудом отделяла одно больное место от другого; по большому счету все ее тело представляло собой один болючий, чтоб его, синяк.

Ее глаза сами собой повернулись к трупу Додда. Она почувствовала, что к горлу вновь подступает тошнота, и поспешила перевести взгляд в сторону, к горизонту, уставилась в мерцающую пустоту.

Опаньки, вовсе не в пустоту.

Вдали виднелись облачка пыли. Она еще раз вытерла лицо оторванным рукавом, который пришел теперь в такое состояние, что вытереть ничего не мог, а мог только испачкать. Выпрямилась и, прищурившись, всмотрелась в дымку, с трудом веря своим глазам. Конники. Без всякого сомнения. Еще далеко, но не меньше дюжины.

– Чтоб вы сдохли! – прошептала она и закусила губу. Если события и дальше так пойдут, то очень скоро она прокусит ее насквозь. – Чтоб вы сдохли! – И Шай зажала глаза ладонями, и зажмурилась, и спряталась в этой рукотворной тьме, отчаянно надеясь, что она каким-то образом умудрилась ошибиться. Ведь это будет не первая ее ошибка, правда?

Но когда она убрала руки, пыль оказалась на том же месте. Да, мир – подлая сволочь, и чем ниже ты скатываешься, тем с большим наслаждением он тебя пинает. Шай уперлась руками в бока, выгнула спину и проорала в небо одно слово, растягивая его, сколько позволяли запаленные легкие.

– Сдохите!

Эхо разбежалось между домами и скоропостижно скончалось. Никакого ответа не последовало. Разве что негромкое жужжание мухи, уже проявлявшей некоторый интерес к Додду. Лошадь Неари взглянула было на Шай, но тут же отвела взгляд – возглас не произвел на нее совершенно никакого впечатления. А у Шай, вдобавок ко всем ее бедам, еще и горло заболело. А теперь пришло время задать себе обычные вопросы.

Дальше-то что делать?

Стиснув зубы, она стянула с ног Додда башмаки и, усевшись рядом с ним в пыли, обулась. Ей не впервой было валяться рядом с ним на земле. Впрочем, рядом с мертвым Доддом она еще не оказывалась. Его башмаки оказались великоваты, но это все же лучше, чем скитаться босиком. В них она и потопала обратно в таверну.

Неари жалобно стонал и безуспешно пытался встать. Шай пнула его в лицо, опрокинув на спину, вынула из его колчана оставшиеся стрелы, а также прихватила и тяжелый нож, который он таскал на ремне. Вернувшись на улицу, она подняла лук и нахлобучила на голову шляпу Додда, которая тоже оказалась велика, но, по крайней мере, даст хоть какую-то защиту, когда солнце поднимется. Потом она связала лошадей одну за другой – весьма непростая операция, так как большой жеребец Джега был сущим поганцем и, похоже, был готов разгрызть своими зубищами ее череп.

Покончив с этим, она снова хмуро взглянула на пыльные хвосты. Они уверенно и быстро приближались к городу. Присмотревшись получше, она насчитала девять или десять человек, что было на два или три получше, чем двенадцать, но все равно чересчур много.