– Вы были вдвоем?

– С Филоновым путешествовала еще одна парочка. Такие же, как и мы, «сбежавшие любовники». Они были очень милые, с утра до ночи держались за руки, а на улицах все время испуганно оглядывались по сторонам, словно опасаясь выстрела снайпера из окна. Вскоре после той поездки они бросили своих супругов, поженились и теперь имеют совместную пару белокурых близнецов.

Мы плыли на пароме, а потом долго путешествовали на машине. Было очень весело, я даже не знала, что можно вот так беззаботно, как в детстве, хохотать. В Париже мы заехали к другу Филонова. Мы везли ему шоколадный торт в виде Эйфелевой башни. Это нам стоило больших усилий, ведь шоколад начинает течь при малейшем потеплении. Не спасала даже специальная сумка. В каждом отеле Никита первым делом бежал к менеджеру и просил поставить его творение в большой холодильник. И представляешь, как-то на стоянке, вылезая из машины, я нечаянно села на торт. Башня треснула и завалилась набок. Но это лишь еще больше нас развеселило. Мы уселись прямо на обочине и сами съели торт, перемазавшись, как черти. Другу Филонова, Луису, досталась только сломанная башня.

Луис, ребенок русских эмигрантов, принимал нас как родных: поил элитным вином и водил, как он сам выразился, по самым злачным уголкам Парижа. Спустя пару дней после приезда мы разбрелись кто куда. Ребята отправились по магазинам, Филонов на деловую встречу с местными шоколадниками, а я пошла бродить по городу. Наслаждаясь узкими улочками, чистотой и мощеными тротуарами, я неожиданно вышла к красивому зданию с длинными готическими башенками. Мне всегда нравились католические соборы за их упирающиеся в небо острые шпили. Надпись гласила, что это Музей Средневековья. Начал накрапывать дождик, и я решила приобщиться к мировой культуре. Посетителей внутри музея почти не было. Я прошлась по двору, где меня поразил старинный колодец с торчащей из него каменной горгульей, и зашла вовнутрь. Все экспонаты были очень древними. Впервые я подумала о том, что вещи могут быть не только функциональными или, пардон, питательными для таких, как я, но и сливаться в единую композицию, олицетворять время. Я дотрагивалась до старинного сундука и слышала крики слуг, топот коней во дворе, звон кольчуги. Время текло сквозь меня, и я даже немного завидовала резному, обитому кованым железом ящику. Он простоит еще здесь, утопая в роскоши воспоминаний, тысячу лет, в то время как мой прах через какие-то десятки лет будет развеян и забыт.

– Ты пыталась проникнуть в истории музейных вещей? Входила с ними в контакт?

– Боже упаси. Меня бы разорвало на части. Нет, их было слишком много. Пытаться вступить с ними в контакт значило бы войти в ледяную бурлящую реку. Застывшее время в один миг останавливает человеческое сердце. Марат предупредил меня об этом, когда заметил мою склонность к антиквариату: «Ты, как ребенок, читающий сказки народов мира, увлечешься историями о времени, и они затянут тебя. Старинные вещи будут шептать тебе об умерших хозяевах, которых ты никогда не видела; об их подвигах и предательстве. Они расскажут про прекрасные миры, в которые мы никогда не попадем. Вещи покажут тебе все, что случалось с ними за сотни лет, все, что они видели и пережили. Они убаюкают тебя, а потом заселятся в твое тело. И тогда ты навсегда останешься там, где вступила с ними в контакт. Станешь их невестой, прекрасной девой, качающей колыбель вечности».

Так что я старалась не входить в контакт с древностью. Их отголоски всегда преследовали меня, но не более. Я бродила по залам, чувствуя, как души предметов витают совсем рядом, но не откликалась на их голоса. А потом я увидела Ее. Меньше всего я ожидала встретить тут кого-то из моих снов. Я зашла в круглый зал, стены которого были увешаны гобеленами. Узоры, цветы и даже животные на гобеленах были точь-в-точь из моего сна, в котором я бродила по резиновому лесу с Захером. Там были плюшевые лев и единорог. Даже наряд на вышитой бисером даме был такой же, как у меня в моем сне. Я тебе с уверенностью могу сказать, что ранее я никогда не встречала этих сюжетов – ни в книгах, ни в Интернете. Серия тех гобеленов называлась «Аллегории», она символизировала наши органы чувств – слух, зрение, обоняние, осязание, вкус. Шестой сюжет был заключительный и, казалось, выбивался из общей темы. Он назывался «Мое единственное желание». Дама на картине явно собиралась покинуть жизнь и перейти куда-то еще. Она стояла перед входом в шатер, а рядом с ней в нетерпеливом ожидании замерли лев и единорог. Перед тем как войти в шатер и исчезнуть навсегда, она складывала свои драгоценности в ларец, который держала служанка. Я стала в центре зала и попыталась, несмотря на предупреждение Марата, попасть туда. Но как только началось белонгирование, ко мне подошли две девушки в старинных платьях и, взявшись за руки, запели французскую песенку. Пронзительно грустная мелодия, до слез.

Девушки пели, заглядывая мне в лицо. Одна из них, совсем молоденькая девочка с синими глазами, плакала. А потом зал закружился вокруг меня. Люди, звери, миллион растений – все они кружились вокруг меня, дразня и удирая, не давая понять, проникнуть в суть происходящего в нем. Я видела, как лев чешет бок, а единорог разглядывает себя в прозрачной луже. Потом лев стал охотиться на единорога и цапнул его за ногу. Единорог заплакал, как ребенок, и из раны брызнула кровь. Она все текла и текла. Постепенно картины стали исчезать, таять на глазах, и я только видела кровь, текущую по стенам. Вместе с этим вокруг стоял невыносимый гул, писк и вой. Мои барабанные перепонки готовы были лопнуть от этих мерзких звуков.

Очнулась я на стуле в окружении французских бабушек, смотрительниц музея. Они обмахивали вокруг меня журналами и, кажется, собирались вызвать врача. На ломаном английском-французском я успокоила их и сказала, что все ок. Они плеснули мне немного бренди в пластиковый стаканчик и вывели во двор. Одна из бабушек все время пристально на меня смотрела и что-то журчала по-французски, беспрерывно тыкая в рекламный проспект музея. Думаю, ее поразила моя схожесть с той дамой с гобелена. Как видишь, о моем прошлом догадывались все – Марат, музейные бабушки, Алиса. И только я одна до последнего, до сегодняшнего дня пытаюсь убедить тебя и себя в том, что я самый обычный человек. Независимый от времени, пространства и вещей.

– Я видел эту иллюстрацию. Сходство поразительное.

– Я знаю, что я – это она, и наоборот. Момент моего существования запечатлен кем-то вышивкой. Но никто не знает, какое именно время вшито в гобелен мастерицей: прошлое, настоящее или будущее. А может, это то мгновение, в котором все мое время соединяется? Как на часах. Есть же на часах периоды, когда все три стрелки оказываются в одном и том же месте. Я знаю только одно – каждая из нас троих плетет свою историю, но когда они складываются в единое целое, в мире происходят большие катаклизмы.