здешних горах жил многочисленный и тороватый народ. Находясь на великом торговом тракте, они жили между Тураном и Вендией, умудрившись отстоять свою независимость. Само собой разумеется, что они нуждались в постоянном заступничестве Богов, – иначе как добиться, чтобы у секундерамского сатрапа перед самым походом расстроился бы желудок, сбежала с доверенным рабом любимая наложница и украли лучшую борзую из знаменитой своры? Ясное дело, в поход он выступал крайне расстроенным, ему было совершенно наплевать на каких-то там непокорных горцев (ими заняться никогда не поздно, а вот наложница удалялась все дальше и дальше с каждым часом). Сатрап повернул назад после первых же свистнувших в горных ущельях стрел, после чего и занялся своими делами. Главное, что можно было отправить должный рапорт в Аграпур…

…И поставлен был высшими силами, Богами земными и небесными, стеречь сей народ, – продолжал «суслик». – Долгие века длится моя служба, и одному Светлому Хануману ведомо, когда она кончится. Признаюсь, порой приходилось потрудиться – вроде как в том случае, что я описал вам выше. Это ведь не то что у колдунов или черных магов Стигии: дунул, плюнул, ногой топнул – и все готово. У нас, Богов, все куда сложнее…»

– Так, а что же тогда творится здесь? – Конан выразительным жестом обвел окрестности.

– Не торопись, о благочестивый воин, истина не может быть высказана в спешке, хотя я не хуже тебя понимаю, что погоня скоро вцепится в нас.

Рассказ божка-хранителя был прерван самым неподобающим образом. На поляну из сплетения окаймлявших ее зарослей вывалились двое низкорослых, длиннобородых мужчин с дымно горящими факелами. Увидав странную компанию со стоявшими перед ней на задних лапах сусликом и статуэткой Ханумана, они проявили завидную сообразительность. Сбоку у каждого висело по длинной кривой сабле, однако ни один и не подумал хвататься за оружие. Вместо этого они дружно бросились наутек, вопя и завывая на весь лес:

– Слуги Ханумана украли Тершу! Терша в лапах окаянного Ханумана! Хануман! Хануман-истребитель! Конец! Конец всему! Тревога! Тревога! Караул! Хануман схватил Тершу!.. – и так далее в разнообразных сочетаниях. Они улепетывали с такой быстротой, что даже Конан, гордившийся своей отменной реакцией, на сей раз не успел бы ничего сделать.

Не медля ни секунды, пятеро спутников вскочили в седла. «Суслик» Терша сам вскочил на грудь к Скарфену и, пронзительно вереща, вцепился в него всеми четырьмя лапками. Шпоры впились в бока коней; отряд полетел в темноту. Надо было идти на прорыв.

Счастье еще, что в кипарисовом лесу почти не оказалось подлеска – иначе кони точно переломали бы ноги. Несколько раз отряд Конана натыкался на факельщиков, однако всякий раз скорость и темнота помогали избегнуть схватки.

Конан понимал, что искать счастья на горных тропах бесполезно – лучше попытаться вырваться в долину. К утру они уже будут далеко; и потому, когда склон стал понижаться, он не раздумывая повернул скакуна под уклон.

Еще несколько мгновений безумной скачки по ночному лесу – и всадники, пробив колючую стену кустов, очутились на полого уходящем вниз каменистом склоне. Рокот барабанов и мерцание факелов остались позади; открывалась дорога к спасению.

Преследователи заметили их, когда кавалькада уже почти достигла дна долины. И Конан невольно поразился той слаженности, с которой сотни и сотни глоток завопили:

– Они украли нашего Бога!

В этом многоголосом крике слышалась такая ненависть, что не отступавшему ни перед какими чудовищами киммерийцу стало не по себе. Эти будут преследовать не ради золота. Фанатики, жертвующие собой ради черт знает чего, всегда оставались самыми опасными врагами.

Нахлестывая коней, отряд скакал и скакал вперед по неширокой, залитой тьмой долине. Счастье еще, что по ней шла достаточно приличная для подобных мест дорога.

Они остановились лишь через несколько часов, когда их кони окончательно выбились из сил. Долина расширилась; по сторонам угрюмыми стенами мрака вздымались горные громады. Ночную тишь нарушали лишь журчание ручейка да неумолчный стрекот горных цикад.

– Пусть лошади остынут, – Конан спрыгнул с седла. – У нас есть время, так что послушаем-ка этого Тершу, или как его там…

Божка не пришлось просить дважды.

Обычным высокопарным стилем, пересыпая речь благодарностями им за спасение и славословиями в адрес Великого Ханумана, Терша рассказал, что за долгие годы, пока он хранил своих подопечных, те, чувствуя на себе явное и благосклонное внимание Богов, прямо-таки из кожи вон лезли, дабы сохранить эту благорасположенность. Была разработана сложнейшая система обрядов, празднеств и заклинаний. Чтецу во храме, допустившему малейший сбой во время благодарственного молебствования, немедленно отрубали голову…

Так повелел Великий Хануман, которому в незапамятные времена служил и сам Терша. Но главным было даже не это – хотя Терша, по его словам, и страдал, становясь невольным свидетелем многочисленных казней, тем более что ему самому точность исполнения гимнов была абсолютно безразлична.

Но вскоре оказалось, что многие из этих ритуальных песнопений, увы, имеют над Тершей вполне очевидную власть. Один из них благочестивые господа даже смогли услышать – тот самый, под звуки которого незримая рука потащила божка прочь…

Так помимо собственной воли Терша оказался принужденным участвовать во всевозможнейших церемониях охраняемого им народа.

– Однако когда же тогда мог я делать свою работу? – с отчаянием возопил Терша, воздевая очи горе. – Я не мог выбраться из храма ни днем, ни ночью. А вдобавок Великий Хануман отчего-то устроил так, что горожане Цхесты – это охраняемый мной город – совершенно уверены в том, что знают, как им надлежит со мной обращаться, и не обращают на мои слова и увещевания никакого внимания! А я ведь не могу отказаться от службы, будучи поставлен на нее самим Великим Хануманом… Однако и это можно было бы стерпеть, – от полноты чувств Терша всплеснул лапками. – В конце концов, не так уж сложно проделывать в собственном храме всякие там чудеса, заставляя статуи говорить жуткими, замогильными голосами, вызывать призраков и заниматься тому подобной чепухой. Однако от меня потребовали большего, куда как большего! Они захотели, дабы я… я… – он замялся, словно в смущении; наверное, он даже покраснел бы, если бы мог. – Дабы я имел омерзительные плотские сношения с выбираемой ежегодно ими девушкой – так-де, мол, открыл их верховному жрецу в откровении сам Великий Хануман. Я пробовал воззвать к своему повелителю – напрасно: кознями иных небожителей он был принужден уйти в изгнание и поселиться, я слышал, в уединенном лесном храме на рубеже Кхитая и Вендии. Мне приходилось подчиняться, испытывая при этом ужасающие телесные и душевные муки – мало того, что соитие отвратительно мне само по себе, так я еще