– Ты тоже был там?

Гримнир помрачнел.

– Nár! Меня тогда еще от материнской груди не оторвали. Для Хрунгнира это была его первая битва, первая буря мечей, и он ее пережил, а потом вместе с Гифром и другими выжившими на единственном корабле вернулся в Оркханк, на Скандинавские горы. По праву старшего вождем должен был стать Гифр, но старого мерзавца заботили только вино и серебро. Нет, он передал свое право Хрунгниру, а тот отстроил волчьи корабли и вновь заставил всех бояться каунар. На это ушло несколько сотен лет, но ко времени Юстиниановой чумы в Миклагарде – теперь его зовут как-то по-другому…

– Константинополь?

– Да, он. В общем, к тому времени мы уже хорошо устроились.

Этайн села поудобнее. Вспышка молнии выхватила из темноты лицо Гримнира, землю сотряс удар грома. Какое-то время скрелинг сидел молча. Потом заговорил опять:

– Но мой туповатый братец обленился, – проворчал он. – Отъелся и размяк за эти годы. У этого идиота была слабость к женщинам… к датчанкам. Схватил одну во время набега на Зеландию, держал ее при себе – она и понесла. Когда пришло время, он сам вырезал дитя из ее чрева. Надо было убить обоих. Но Хрунгнир, глупец несчастный, оставил молокососа и вырастил, считая, что тот станет верно служить ему, как пес хозяину, – он слабо улыбнулся. – Что он был за уродец, отродясь таких не видал. Руки-ноги длинные, как у паука, спина горбатая, морда цвета мочи. Несмотря на это, он показал всем, что он не какой-то белокожий слабак. Но маленький ублюдок все равно был полукровкой. И грязная кровь данов превратила его в вероломного змея, – от этих воспоминаний он снова помрачнел. – Балегир бы ему голову открутил.

На несколько мгновений он опять затих, пристально вглядываясь в яркое пламя очага. Этайн не знала, что ему там мерещилось; она ждала, и вскоре Гримнир очнулся, отряхнулся от воспоминаний, словно волк от воды.

– Как бы то ни было, – продолжил он, – мы звали его Дауфи, Маленький тупица, но сам он называл себя Бьярки. Хрунгнир водил его по морским путям, брал с собой в набеги, чтобы тот убил парочку саксов и англов прежде, чем схлестнется с народом своей матери, зеландскими данами. Говорили, слизняк был хорош. И даже больше – ублюдок рос умным. Когда он был чуть старше тебя, уже успел заслужить право на собственный корабль, собрал на нем всех дохляков. Хрунгнир гордился.

– Говорили? А где был ты сам?

– На востоке. Искал серебро и вина вместе со старым Гифром – и грабил чумных псов Миклагарда. Nár! Хрунгнир не хотел, чтобы я ошивался рядом. Боялся, что я подниму бунт.

– А ты поднял бы?

Гримнир бросил на нее красноречивый взгляд; его глаза горели жаждой войны. За земли или за власть, все равно. Дитя Раздора искало любого способа учинить его вновь.

– Я не застал момент, когда брат рассорился со своим ублюдком. Но слышал, что Бьярки слишком близко принял шутку о матери, – Гримнир злобно усмехнулся, показав зубы. – Маленький тупица! Все и так не по разу с ней забавлялись. Ну, говнюку это не понравилось, и, слово за слово, дошло до драки. Даже его несчастная команда встала на сторону моего брата. В конце концов, он сказал и сделал вещи, непростительные у домашнего очага, и Хрунгниру предстояло решить, убить или изгнать ублюдка. Этот идиот отослал его прочь, вместо того чтобы, по завету предков, вспороть ему брюхо и поджарить над костром.

Снаружи наползала на усыпанный галькой берег тьма. Над Северным морем все еще завывал ветер, но дождь почти утих, и молнии били уже не столь яростно. В хижине потрескивал огонек: выгорал и синел, оставляя плясать на стенах тени.

– Только потом я узнал, как отомстил ему Бьярки. Тогда я еще был на Востоке. Резать византийцам глотки оказалось выгодно. Ну а Бьярки – наполовину дан, и может сойти за одного из них. Он возвращается к народу своей матери, и там его примечает Хротгар. Между нашими народами древняя вражда, и этот мелкий слизняк хорошенько ее подкормил, обернув против Хротгара. Бьярки стал одним из его ближайших советников. Пять раз сменились времена года. На шестую зиму даны собрались под предводительством Бьярки и устроили Хрунгниру засаду, – Гримнир потряс головой. – Несчастный балбес! Выяснилось, что мелкая тварь хорошо изучила его повадки.

– Он заманил его женщинами, – сказала Этайн. – Датчанками.

Гримнир кивнул.

– Жены и дочери данов сыграли роль рабынь. Ублюдок Хрунгнира пускает слух, будто по Скагераккскому проливу поплывут работорговцы: часть туго набитых товарами торговых кораблей, которые везут товар в Борнхольм. Услышав это от своих лазутчиков, мой брат решает испытать удачу и снаряжает девять волчьих кораблей, надеясь вернуться домой с добычей, – узкие глаза Гримнира блеснули в темноте. – Ловушка данов захлопнулась: они оттеснили его к побережью Ютландии, загнали вглубь страны, в торфяники, и уже там прирезали. На этом клятом болоте мой народ потерял последнюю надежду на будущее, а все потому, что мой братец – Имир его побери! – думал хреном!

Гримнир поднялся, заметался по маленькой хижине, забряцали в длинных волосах серебряные и костяные бусины. Он сжимал и разжимал когтистые руки.

– Двое добрых парней пережили бойню и принесли весть о ней на восток. Сказали, бой был равный. В тот день клинок Хрунгнира спел погребальную песнь многим данам. Он уже почти прорвался, но Бьярки как-то зашел со спины и отрубил ему топором ведущую руку. Как по маслу отмахнул. Но у моего братца хватало огня в сердце. Ха! Говорили, это была лютая схватка, у него из плеча хлестала черная кровь… Он вцепился Бьярки в глотку и начал его душить, в то же время давя второго дана – у того черепушка раскололась, как яйцо. А потом этот сраный ублюдок Бьярки поднял топор и рубанул Хругнира по шее. Только с третьего раза сладил. И все равно я бы спустил это людям Хротгара – я считаю, битва была честной, – но они, на радость Дауфи, отпраздновали победу тем, что подняли окровавленную голову моего брата на копье, а такое нельзя стерпеть. Мы с Гифром вернулись, и я стал вождем. Я хотел мести, но нас осталось лишь тринадцать. Мы придумали хитроумный план мести… Ты сказала, что видела, чем все это кончилось.

– Но я не понимаю, как я это увидела, – ответила, помедлив, Этайн. – Еще с Брода Нунны мне видится всякое. Странные вещи: свечения, духи, призраки. Может, что и демоны. Наверное, после удара по голове…

– Скорее, после Пути Ясеня.

– Но на этом твоем Пути со мной все было в порядке. Даже если мы и правда прошли им, я сошла с него невредимой.

– Что, правда? – Гримнир остановился и фыркнул. – Невредимой? А ты все та же маленькая тупица, а, подкидыш? Ни один смертный не может пройти по ветвям Иггдрасиля и остаться, как ты говоришь, «невредимым». Его корни пьют из колодцев Судьбы, Мудрости и Смерти. Наверное, боги отметили тебя с какой-то великой целью. Кто знает?

– Я ношу на себе метку лишь одного Бога, Бога Израильского – благословенного Господа Вседержителя.

Этайн начало незаметно клонить в сон. Она укуталась в рваное одеяло, укрывшись им от холодного воздуха, от которого не спасал дверной занавес.