Корни древнего дуба опустили Хротмунда и разрыли под ним землю – вышла неглубокая могила. Через мгновение не осталось и намека на то, что Хротмунд Уэссекский, несколько лет назад погибший в битве при Рингмере в Восточной Англии, вообще жил на свете. Кривой дуб вновь превратился в обычное дерево, старое, как Мидгард, и не торопившееся цвести.

Голос Пастуха донесся из самой земли.

– Наш разговор подошел к концу, дочь людей. Иди же.

Не говоря ни слова и не оглядываясь, Этайн нетвердым шагом вышла из каменного круга круитни. При ее приближении духи растворялись, их потусторонние голоса затихали. Тяжесть последних нескольких дней – ее скорбь, боль и потрясения – грозила утянуть ее в пучину отчаяния. Взгляд затуманился, и она слепо брела, спотыкаясь, по корням и высокой траве, держась на ногах одной лишь силой воли.

Присевший неподалеку Гримнир наблюдал за ее приближением. Скрелинг – возможный убийца Ньяла, ее похититель, у которого она была теперь в долгу, – выглядел сердитым, жестокое мерцание в глазах не померкло. Он мог бы быть частью этой бесплодной земли – такой же жесткий, как камень, и цепкий, как куст ежевики.

Он что-то произнес, но Этайн не разобрала его слов.

Она вздрогнула. Прижала руку к разбитому лбу и сморщилась от боли. Гримнир заговорил вновь, но Этайн все никак не могла собраться. Незаметный до этого момента гул в ушах усилился. Она пошатнулась и шагнула вперед.

– Он… Он в Дублине. Бьярки Полудан… он… в Дублине.

И как только эти слова сорвались с ее губ, мир вокруг поблек и исчез.

Она пришла в себя…

Холодная вода на растрескавшихся губах. Шелест. Жар очага.

В беспорядке вспыхивали в темноте ощущения и образы. Невероятно…

Отделанная кожей кольчуга потемнела. Резко пахнет дымом и потом. Переплетаются тусклые змеи, пущенные вайдой по смуглой коже. Влажный мох, ветхий лен. В сильных руках легко. Пить. Есть.

В загробном внутреннем мире время потеряло всякий смысл. Часы? Дни? Все равно. Без разницы…

Кто-то поет знакомым голосом, низко, но мягко, немелодично, но с живой тоской:

Этайн открыла глаза. Зыбкие тени рассеялись, показался навес из старых досок и соломы. Она лежала на койке под шерстяным пропахшим потом одеялом. Над головой играли ярко-рыжие отблески, будто грациозные танцовщицы кружились в пляске, похваляясь своим мастерством. Слышался треск влажных от морской воды поленьев; чуть повернув голову, Этайн увидела источник звука: обложенную камнями лунку, в которой полыхали куски выброшенной на берег коряги. Вспотевшее лицо горело, в истощенном лихорадкой теле сил осталось не больше, чем в осушенной фляге.

Напротив входа сидел у костра, повернувшись к Этайн широкой спиной и скрестив ноги, Гримнир. Он был гол до пояса и водил точильным камнем по лезвию сакса, заостряя его. Он напевал под тихий шум прибоя:

Торжественная мелодия сливалась с шорохом камня по металлу и шепотом океана, и Этайн чувствовала, как медленно тяжелеют веки; вскоре она уже размеренно дышала, вновь соскользнув в пучину снов…

Холодная датская ночь; над потрескивающим костром кружат снежинки, двое часовых смеются и пьют из рогов медовуху. Позади них залитые светом чертоги их господина Хротгара, и слышно, как их братья поют шумную песню. Около входа в чертог воткнута в землю дюжина кольев, и на вершине каждого голова – темная, уродливая, черноволосая. Некоторые украшают татуировки синей вайдой. Ужасные скрелинги севера, побежденные в битве славными данами Хротгара несколько недель назад. На самом высоком колу – голова и правая рука вождя скрелингов, на его широком лбу начерченное самим Хротгаром слово: Грендель.

– Я видел, как он вырывает сердце из груди бедного Магни и рассекает Эйнара от шеи до бедра! А потом с ним сошелся Бьярки Полудан, – говорит один из часовых.

Его товарищ шумно плюет на основание кола.

– Полудан? Скорее уж Полускрелинг! Клянусь Всеотцом, он один из этих! Надо было и его голову воткнуть рядом с этим чудовищем!

Часовые продолжают обсуждать битву и насмехаться над добычей. Ни один не видит, что к ним, сверкая глазами, подкрадывается бесшумная, как сама смерть, темная фигура. В свете огня вспыхивает сталь; один из данов резко поворачивается, заливаясь кровью из вскрытой глотки. В ту же секунду стремительный удар настигает и второго: раненый в грудь, он грузно падает рядом с товарищем. Скрежещет по кости металл, раздается сдавленный крик, и над мешаниной тел поднимается ужасающий, залитый кровью Гримнир. Он пришел отомстить за своего брата Хрунгнира, вождя каунар.

Из снежной пелены появляется еще дюжина скрелингов, они идут к остроконечному чертогу Хротгара: одни несут с собой смолу и китовый жир, другие уже натягивают луки и встают у входа с поднятыми копьями. Гримнир знаком отправляет нескольких к черному ходу. И, взяв флягу с жиром, поливает им деревянный настил. То же делает еще один каун. Вскоре доски насквозь пропитываются жиром и смолой.

Гримнир берет мигающий факел и поджигает смолу. С тихим треском занимается жир, медленно въедается в дерево, начинает тлеть покрытая снегом соломенная крыша. Дымящийся чертог озаряет тусклый рыжий свет. За краем тьмы прячутся духи – призванные обещанной бойней девы-воительницы. Гримнир смеется. Песни внутри затихают и сменяются криками ужаса. Отворяются высокие двери, и начинается резня…

Небо потемнело от стрел и копий, пронзительно вопят раненые, сыплют проклятиями не успевшие покинуть горящий чертог. Пламя трещит и обжигает, скрелинги воют, как их сородичи волки.

– Не щадите их, братья! – рычит Гримнир. – Но этого жалкого слизняка Хротгара оставьте мне!

Каунар знают свое дело. Тех данов, кому удается пробиться через огонь и тучи стрел, их заклятые враги режут на куски. Мерзлую землю усеивают трупы мужчин, женщин и детей. Наконец появляется и сам Хротгар – старик с разделенной на две половины серебряной бородой; он одноглаз – Одину он служит так же верно, как и своим воинам. Он опирается на тяжелое копье с железным наконечником. С древка свисают скальпы каунар.

– Злодей имя тебе! Грязное животное, проливающее кровь добрых людей у домашнего очага! Боги покарают тебя, скрелинг!

– Старый дурак! – рычит в ответ Гримнир. – Думал, я не приду мстить за Хрунгнира?

Хротгар плюет на землю.

– Он тысячу раз заслужил свою смерть!