Англоговорящий мой белк, при этом был счастлив. Он обнюхал комиксы и с восторгом сказал:

– Пахнет, как в книжном магазине после наводнения.

А я подумал – что-то в этом есть. И сразу представил себе этот магазин. Книги пахнут сыростью и типографией. Плавают, но не тонут. Бери, какую хочешь, да и читай. А не играй на инструменте день деньской, как маленький…

Чего не отнимешь у Белка, так это то, что он может хорошо объяснить. Жалко, что образы у него исключительно нюхательные и объясняет он только если сам того хочет. Чаще всего конечно, в свой адрес слышишь «Отвяжитесь». Но, знаете, иногда и в этом «Отвяжитесь» можно услышать намёк на взаимопонимание.

Взаимопонимание – странная вещь. Бывает, напряжёшься, чтобы сказать именно то, что от тебя ожидают, а всё равно не услышат.

Правда, взаимопонимание с Белком налажено так, что мы понимаем друг друга без слов (ну а как ещё прикажете общаться с воображаемой белкой?) Это хорошо. Но вот говорить, я, кажется, тут совсем разучился.

С кем бы мне хоть немного поговорить? Ботинок и вовсе перестал звонить. Я и сам звонил пару раз, но всё что получил – удовольствие, что могу разобрать по-фински сложные слова «абонент» и «недоступен».

Остаётся только выучить шведский язык и начать разговаривать на нём с Лайне.

Общаться вслепую, знаками, мне надоело. Взаимопонимания не происходит. Однажды мы с Лайне успели поиграть. Только не знаю во что. Она бросила в воздух кубик. Я кивнул. Она засмеялась. Теперь, всё боюсь, как бы не оказалось, что играли мы в «правду и вызов»…

Но ближе к концу февраля, мое общение с Лайне застопорилось. За это время, мне так и не удалось объяснить ей, что такое Телониус Белк. А ей – приблизить меня к разгадке, отчего в готический собор врезаются электрички. И магазин мы ходим пока отдельно. Но я не теряю надежды.

Стою и смотрю, как движется по мере продвижения очереди товарная лента. Нервно сжимает и разжимает кулак, стоящий передо мной в очереди лысый тип. Он напоминает мне толстого голубя. В руке у голубя две жвачки, а перед ним ещё человек пять и у всех по паре тележек, набитых так, что скоро треснут по швам.

Кто-то уже жалуется, медленно, мол. А по мне так, вроде и медленно, но и без особенных остановок – как по эскалатору в метро, ползём торжественно и неизбежно. Мне нравится такой медленный торжественный темп в музыке – называется «граве». Всего 30 по метроному. Но тем не менее, мы ползём – всё ближе и ближе моя очередь в кассы.

Всё бы хорошо, если бы не тётка в лиловом пальто. Она никак не может распрощаться с корзинкой. На дне корзины килограмм пятьдесят всевозможных киселей с наполнялками-загогулинами из соленого теста. И каждый из таких киселей она проверяет на вес.

Моя любимая, внешне невозмутимая кассирша с дырками в растянутых ушах и татуировками как будто с доски объявлений, в позе дятла долбит кассовый аппарат. Тычет, вызывая невидимый лифт, стучит на нём, как на печатной машинке. Кнопок там всего-то штук семь, как в октаве – а она вся погружена в них. Продуктов кассирша уже не видит. Реакция на окружающий мир зависит только от того не застрянет ли в кассе чек, не будет ли сбоя в операции по платёжной карте.

О, эта кассирша – настоящий профессионал. И знаете что? Я обращаю внимание, что пальцы кассирши тоже не сгибаются. Вдобавок ко всему ногти её скрипят, когда попадают в промежутки между кнопок, а потом гнутся словно пластмассовые. Но ей это только в кайф. Вот бы с кем мне опытом поделиться. Не кассирша, а настоящий Телониус Монк.

Очередь моя подошла. Но Белк не успевает прорваться ко мне. Он набирает продукты. Всё, что он набирает, нападает на него и приходится от всего отбиваться.

Тогда я выхожу из очереди, сажусь на корточки, прижимаюсь спиной к жвачному лотку и начинаю слушать как в ровно простукиваемые отрезки втемяшиваются еле заметные паузы от попавших промеж кнопок ногтей. Ритм, невзирая на сложные паузы, остаётся неизменным.

Мне это ни капли не надоедает, но Белка, вроде как, уже долго нет

– Белк, – кричу я, – Телониус Белк! Ты куда опять подевался?

– Иди без меня, – резкий взмах невдалеке от меня и хвост затейливо обвивает бидон с соковым концентратом. – Я забыл про морошковый кофе.

Концентрат падает.

Что же поделать? Забыл, так забыл. Опираюсь головой о жвачный лоток, продолжаю слушать, как стучат кассиршины ногти. И вдруг, чувствую – стоп. Что-то не то. Мелочь перестала сыпаться, а ногти скрипеть о пластиковый барабан.

Всего-то навсего чек застрял в кассе. Но кассирша едва не рыдает. Пальцы продолжают порхать над кнопками, но, в ту же секунду, это становится вдруг бесмысленным. И что характерно – лента с продуками также остановилась. Стоп. Ларгиссимо! Очередь умерла.

Настал момент, когда приходит пора расплачиваться. Но время не подошло. Белк не готов. И касса настоящая здесь только одна. Теперь и она сломана. Все остальные – кассы самообслуживания. Мерзкая вещь, эти умные кассы…

– Иди без меня, – повторяет Телониус Белк над самым ухом. Сквозь продукты он продирается, как через тропический лес. Со спины на белку нападает мешок с тремя килограммами пробок для домашнего пивоварения, но Белк исхитряется просочиться сквозь брешь в горе соковых пакетов и исчезает где-то там, в глубине. Никто не может его поймать, да и нее видит. Одному лишь мне удостоено наблюдать, как Белк суетится в поисках ингредиентов для морошкового кофе.

Наблюдаю, впрочем, недолго. Едва только Белк вытаскивает самый нижний пластиковый бидон из под огромной горы точно таких же, содержащих соковый концентрат, бидонов, как те начинают сыпаться, а я негодующе закрываю глаза. В темноте, слышу, как грохается всё, будто при землетрясении. Слышатся неодобрительные финские проклятия. Никто не понимает, почему всё это произошло, без видимой на то причины.

Тогда я открываю глаза и храбро перехожу в очередь, где подразумевается самообслуживание. Там медленно считываю чеки сам и простукиваю аккуратными триолями. Вставляю свою уже довольно сильно потёртую кредитку в щель. Но всё это уже не так интересно.

А вот за пределами магазина разворачиваются события уже куда как интереснее.

Я почувствовал, что сзади меня догоняет козел. Самый настоящий, похожий как две капли воды на уработанного мной в землю, только вот саксофон потерял. Вместо него – вилы в рваной термоусадочной упаковке. В дух шагах – огромный хозяйственный магазин, полный русских.

– Поговори со мной! – требует козёл, – Ну, хочешь вслух? Вслух, а?

Вслух?

Кажется, я уже начал забывать, как это делается.

Испугавшись, начинаю что-то бессмысленно бормотать. На очень плохом финском, на котором у меня не получается сказать «спасибо», «здравствуйте», «который час» и «привет Лайне». По-шведски мог бы сказать больше. Но слова там произносятся вовсе не так, как написаны. Пишется «К», произносится «Ч». Лайне мне говорила. Выучить такое по комиксам выше моих сил.