Правда, с недавних пор, я вовсе не собираюсь возвращаться на наш Блоксберг. Такие дела.

Вы думаете, что я про всё это знаками и картинками объяснил. Не смешите. Попробуйте- ка объяснить знаками про пяди во лбу, например. Или про Блоксберг.… Для этого нужно быть семи пядей… тьфу! Я всего лишь уныло киваю и соглашаюсь с ней – да, я готовлюсь к очень серьёзному конкурсу.

Чем же занимается Лайне? Хорошенько подумав, я вынимаю из укромного уголка наклейку с надписью «Работать запрещено». Такие наклейки продают в канцелярском отделе супермаркетов по тридцать центов за штуку. Проходя мимо них, финны всегда смеются и прихватывают с собой парочку.

Тридцать центов, фигня вопрос. Я тоже как-то схватил штук шесть в ажиотаже. Одну наклеил отцу в машине, вторую Мопсе на спину на прощание прилепил. А сейчас я просто ставлю против изображения рабочего вопросительный знак. Заглянув через плечо и проводив взглядом надпись, Лаайне не может удержаться и прыскает, но, увидев вопросительный знак, на секунду становится серьёзной.

– Ну? – наклоняюсь в её сторону я. Чем же ты занимаешься?

– Ничем, – беззаботно трясёт головой она.

– Да ладно ничем, – удивляюсь при помощи рисунка я.

Тогда Лайне рисует сложнейшую комбинацию – поезд, человек с вытянутым вверх пальцем, пустые бутылки и полицейский со свистком. Потом новый сюжет – большой, просто огромный готический собор, в который врезаются двухэтажные электрички, открытая банка с пивом и гитара на привязи для велосипедов. Наконец, заканчивает ребус изображением двух держащихся за руки девиц с косичками, рвёт нарисованное ранее на куски и сваливает на девиц, перемешав всё до состояния первобытного хаоса.

Понял, нет?

Я киваю, хотя на самом деле ничего не понял. Почему о собор разбиваются электрички? А почему гитара на привязи?

Она показывает, что после этого ей всегда холодно.

Ах, вот оно что. Шубу, значит, поэтому носит.

Расхрабрившись, я тоже начинаю выворачивать душу и пытаюсь объяснить, что я здесь совсем один.

– А за квартиру как платишь? – беззвучно шевелит пальцами Лайне.

Она обводит рукой всё вокруг и набрасывает на себя недоумённый вид.

– Отец, – кое-как изображаю я человека в полтора раза выше себя.

Она притягивает к себе блокнот и пишет на нём поперёк всей обложки – SVADEDKIN?

Я машинально исправляю второе D и только потом думаю – стоп.

Неужто она его действительно знает?

От фамилии отца, она перенаправляет стрелочку ко мне и ставит рядом вопросительный знак.

Да. Я тоже Свадебкин. Только вот отца у меня, кажется, больше нету.

У меня есть только белк. И золотая кредитная карта, деньги на которой могут закончится в любой момент. А белк навсегда уходить собирается. Хищный ведь зверь. Перезимует, а потом убежит куда вздумется.

Подумав, я без всяких комментариев изображаю Белка вместо отца.

А Лайне неожиданно понимающе улыбается, потом пишет несколько на финском и, натянув шубу через голову, стремительно убегает по лестнице вниз. Чёрт.

– Позови, нет – позовём… Позовём ЕГО с собой. – скорее догадываясь по смыслу, чем понимая суть, притягивая за уши всё что можно, разбираю я порывистый Лайнин почерк. Потом забиваю слова в переводчик и с трудом довожу дело до конца. – Он такой одинокий. Как ты.

А под белком слово Alepa

Весь словарь в телефоне перерыл – не нашёл, что это такое.

Вот, вроде и всё хорошо. Можно теперь обоим с Лайне дружить. А Белк всё недоволен.

Он садится за рояль и начинает играть. Постепенно увлекается и наворачивает своими негнущимися пальцами так, что посуда трясётся. Одна задняя лапа, поддерживая ритм, бьёт об пол слегка не в такт, вторая болтается и меняет акцент произвольно. А ещё хвост. Такое впечатление, что раньше его не было, а теперь, когда он появился, Белк с удовольствием использует его для того, чтобы шуршать..Видно, что для игры ему это очень удобно. Будто третья рука выросла в тот момент, когда снимаешь горячий чайник с плиты и переворачиваешь что-то на сковородке одновременно.

Шлёп! И чайник летит в сторону…

Приходится задёрнуть окно самодельной занавеской, чтобы те, кому приспичило подойти к окну, не раскусили, что играю не я, а большая пушистая рыжая белка…

Сразу скажу, что шараду с разбивающимися о собор электричками вам просто так не решить. Но когда ты вдруг оказываешься в том месте, где они якобы разбиваются, немедленно кричишь «Ура». Это как с кроссвордом – ломаешь себе голову над какой-нибудь торпедой, которая может тебя кусать, а когда уже подозреваешь опечатку, тебе вдруг подсказывают, мол, эта торпеда – акула. И ты сокрушённо киваешь головой, а сам втихомолку радуешься – ну, конечно же, это акула. И вписываешь слово «акула» в квадратики поперек и так хорошо оно ложится поперек аквариума и Аргентины, что возникает подозрение что кроссворды – не твоя сильная сторона, даже если раньше проблем с ними не возникало.

В тот раз я, конечно, не догадался.

А потом вдруг увидел всё сам и понял, что это зрелище останется со мной на всю жизнь.

Стоило прилететь сюда, чтобы такое увидеть – не успев толком проснуться от утреннего рейса. И ведь летать то я не люблю. А все равно стоило.

До сих пор мне не по себе, оттого что самолет поднимается на высоту, которую не чувствуют даже чайки. Садясь в самолет, я чувствую что умираю. Взлетаешь, умираешь – прилетаешь, снова живой. Будто заново родился.

Удивительно родится заново в том месте, где ты уже несколько раз себя представлял. Точнее – думал – оно воображаемое. Воображаемое, как моя детская белка. Но ведь был же по-настоящему Телониус Белк. Хотя, может, и вовсе не было…

И если никакого белка не было, то о чём же я сейчас пишу? Возможно, я пишу о взаимопонимании. Единственное, чего я не понимаю и не пойму до сих пор – что же это за слово «Алепа», написанное Лайне под изображением белки.

Дни постепенно становятся немного длиннее. Выдерживать их с саксофоном в руках стало тяжелее – как ни крути, трудные дни, это не только психологическое ощущение. А вот ночи здесь, наоборот – прозрачнее воздуха. И ночью тут хорошо.

Сам-то воздух в Тууликаалио спёртый, пусть даже в трескучий мороз. Но вот ночь – легче мельчайших частичек тумана. И в такой ночи уже можно кое-что различить. Тени от россомах, выбегающих на ночное шоссе, например, или каких-нибудь других ночных крикунов в поисках пищи.

Чтобы быть заметным в такой тишине, необязательно быть лесным крикуном. Я, скажем, вижу как некоторые наиболее яркие звёзды падают вниз точно снулые мухи. И это происходит зимой, вот что самое удивительное! Падающие звёзды, напоминающие мух – интересно, только ли дело в том, что мы находимся на севере?

Настоящих мух, впрочем, тоже хватает. Раньше я их не наблюдал, но с тех пор, как Том из Финляндии починил мне кухонный свет, я даже не представляю, как мог здесь находится без антикомариного репеллента. А, может, и не было этих мух до того, как здесь свет появился, может на свет прилетели они, невзирая на холодрыгу. Эй, мухи! Февраль месяц на дворе, ё-моё!