– T’eres un extranjero más inteligente? – продолжала свой опрос-допрос женщина.

– Un inteligente, si, – кивнул Вадим, при этом подумав, что она слизывает звуки, как помаду со своих надменных губ, и что слово «más», то есть «более», к понятию «интеллигентный» не очень подходит. «Ну, да ладно», – улыбнулся он про себя.

– Иностранец-интеллигент, – говорила креолка мужу. – Таких в нашем городе двое. Сэм Уильямс да еще этот.

– Сэм Уильямс, да, – согласился главврач с женой. – Но при чем тут наш Бад?

Женщина покрутила рукой у виска. Это было привычное движение, которое в разговорах с мужем креолка использовала порой по несколько сот раз в день.

– Ты не понимаешь, да? Так я тебе объясню. Его надо выписывать. Но ему некуда идти. У него нет денег, нет и документов.

– А-а-а, – сказал главврач. – А почему ты думаешь, что Уильямс согласится принять к себе в дом такого бесперспективного постояльца?

На что жена только усмехнулась.

– Пусть только попробует не принять. Тогда я позвоню в Нью-Йорк твоей сестре и попрошу ее сообщить в Службу внутренних доходов Соединенных Штатов о том, что гражданин США Сэмюэль Уильямс зарабатывает на жизнь, показывая туристам джунгли Амазонии, а также издает под чужим именем книжки, при этом уклоняясь от уплаты налогов на родине. И поверь, твоя сестра мне не откажет.

При всей непередаваемой прелести маленьких затерянных городков, жизнь в этих оплотах провинциальной сплоченности имеет единственный, но весьма существенный недостаток: здесь каждый знает все обо всех, и все знают все о каждом. И некоему Сэму Уильямсу, знакомство с которым для Вадима становилось неизбежным, еще предстояло это осознать.

На вопрос о том, как его нашли Чинча и эта красивая девушка, Оторонко так и не получил ответ. «Всему свое время», – только и слышал он от них. И почему это его должно было волновать? Какая воину-ягуару была разница, кто его нашел в этих местах? Его спасли, и это было главным. Он многое понял о себе и о звере, пытавшемся его убить. Да, ягуар хотел убить человека. А в итоге спас. Его кровь влилась в тело человека, значит, погибший хищник и живой воин теперь одно целое. Но зачем же теперь думать об этом.

Чинча и Окльо теперь знали, что воин ел плоть погибшего священного животного. Это было преступление перед небесами. Еще большее преступление, чем есть человечину. Жертвы предназначаются высшим силам, а их слуги, то есть люди, должны жить по правилам и законам.

Вот о чем рассуждал Оторонко, мысленно раскаиваясь перед небом в содеянном. А Чинча тем временем пытался прочитать связку кипу, которые он обнаружил в руке раненого воина.

Чинча был знаком с искусством чтения кипу, ведь его, архитектора, посвящали в тайны знаний, правда, настолько, насколько это было необходимо человеку его профессии. Он мог считать узлы и понимать статистику сообщений, но глубинный смысл посланий создавался не только с помощью узлов, но и при участии различных оттенков, в которые были выкрашены веревки. При желании такая сложная система записи могла хранить сокровенные тайны прямо на глазах у тех, кому не положено было знать великие секреты.

Чинча долго перебирал узлы, считая расстояние, которое они описывали. Речь в послании шла об очень далеком месте на Востоке, где должно было произойти знаменательное событие. Какое именно – Чинча не понял. Важное сообщение было предназначено для особых людей, посвященных в государственные секреты. И хотя сейчас на архитектора была возложена, возможно, самая главная миссия в Тавантинсуйу, у него имелся значительный пробел в образовании: его обучили расшифровывать информацию первого уровня, отвечавшую на вопросы «Что?», «Где?» и «Когда?» Более глубокие знания, передававшиеся с помощью узелковых шифров, оставались для него закрытыми. Чинча пытался складывать узелки и так, и сяк, но сумел понять только три образных выражения – «без пределов», «на Востоке» и «такой же точно». Окльо, сидя рядом, терпеливо ждала, когда ее спутник прекратит крутить между пальцами радугу длинных нитей и перестанет гримасничать, силясь произнести незнакомый текст. Наконец, когда ее терпение лопнуло, она поднялась со своего места и принесла сумку Чинчи, в которой лежал тяжелый продолговатый предмет. Она бросила ее к ногам архитектора.

– Может, это поможет тебе хоть немного стать грамотным?

Она бывала язвительной, а иногда могла и перейти ту невидимую грань, за которой сарказм превращается в оскорбление. Девушка, которую Чинча выбрал в качестве спутницы, вызывала в нем одновременно и страх, и любопытство. Наверное, когда эти два чувства смешиваются, то возникает третье – любовь. Но вот в какой пропорции должны быть представлены ингредиенты этой смеси, Чинче было неведомо. Как неведомо и остальным людям.

Он подтянул к себе сумку. Теперь ему предстояло сделать то, что умел делать только Великий Инка. Ну, и еще, может быть, два или три человека во всей империи. Чинча засунул руку в холщовые недра сумки и достал оттуда самый главный предмет своей жизни. То, ради чего Вильяк Ума обрек его на опасные странствия. Чинча поднял над головой священный предмет. Солнце заиграло на золотых рисунках, сплетавшихся в сеть узоров на его поверхности. В руках у архитектора была макана, булава Великого Инки. Та самая, которую приказал сделать для себя великий полководец и создатель империи Пачакути перед тем, как отправиться в свой первый большой поход. А золотые рисунки были не просто украшением этого грозного оружия. Они помогали читать тайные депеши. И писать великолепные нежные стихи.

Испытывая священный трепет, Чинча поднял макану над головой. Он держал в руках предмет, увидеть который миллионы людей, населявших четыре провинции империи, просто не имели права. Впрочем, большинство граждан Тавантинсуйу вообще не знали о том, что он существует, этот могущественный ключ ко всем шифрам тайных знаний.

Оторонко, увидев жезл власти и могущества в руках у Чинчи, вздрогнул. Он почувствовал, как по его спине предательски пробежали мурашки. Так же, как и в первый раз, на ночной площади в Куско, когда Чинча трепетно и в то же время грозно держал в руке золотую макану Великого Инки. Это был знак власти и сигнал для Оторонко – нужно подчиниться этому человеку. Теперь Чинча спас его. И снова показывает свою власть.

Но Окльо, не выказав ни малейшего почтения к верховной власти, материальным воплощением которой была булава, стала рядом с Чинчей так, что ее голова оказалась выше этого царского символа, что было верхом непочтительности по отношению к традициям империи.

– Ну, что, ты сможешь прочитать послание с помощью этой апикайкипу? Или тебя нужно учить грамоте? – сказала девушка.

Во взгляде Чинчи было столько же вопросов, сколько узелков на связке разноцветных кипу, которые нужно было прочесть. Окльо сообразила, что надо оставить эти вопросы без ответов. Правой рукой она взяла сообщение, а левой перехватила у Чинчи часка-чуки. Оружие показалось ей неожиданно тяжелым. Она чуть было не уронила его, но смогла поддержать, подставив другую руку.