Плачущие и умоляющие русские послы в литовском отчете описаны еще в одном случае, когда обсуждался вопрос, какая из делегаций первой прибудет для подтверждения мира. Литовцы требовали, чтобы первыми приехали московские бояре, но тогда Елецкий с товарищами стали рыдать, уверяя, что теперь-то их точно казнят, потому что царь наотрез отказывается первым отправить послов. Масла в огонь подлил Поссевино, взывавший к христианскому милосердию и требовавший от Батория проявить милость к оказавшимся в столь трудном положении русским дипломатам. Пожалев несчастных жертв тирании, Збаражский согласился на то, что сначала в Москву приедет посольство Речи Посполитой, а затем в Вильно прибудут московские послы. Тем самым с точки зрения российской системы представлений получалось, что войну выиграл… Иван Грозный: ведь поляки приедут в Москву просить мира!

Иногда споры принимали настолько горячий характер, что дело доходило до рукоприкладства. Поссевино, разозлившись, что его не послушали и не упомянули его и папу в перемирных грамотах, заявил Елецкому: «Вы меня не слушаете, стоите за безделье, и я вижу вашу неправду, и дела мне между вами не делать». Легат в буквальном смысле хлопнул дверью, выйдя из избы. Потом он вернулся «и начал сердиться и вопить на нас: вы пришли воровать, а не посольствовать». Послы держались стойко, напомнили Поссевино о государевом жаловании, заметив, что он должен не ругаться, а уговаривать литовцев делать то, что выгодно русской стороне. Вконец разъяренный легат вырвал из рук Р. Алферьева черновик переговорной грамоты «да кинул в двери, а меня, холопа твоего, за ворот за шубу хватал и пуговицы оборвал». Драка легата с русским послом завершилась изгнанием московской делегации. Поссевино кричал: «Подите от меня из избы вон, мне, с вами говорить не о чем». На что послы храбро заявили: «И то ты, Антоний, делаешь неправильно, бросаешь государеву грамоту, а нас бесчестишь».

К 9 января были обсуждены и частично урегулированы следующие вопросы. Только в русском варианте грамоты Грозный был назван «Царем» и носил титул «Смоленский», и только в польско-литовском Баторий имел титул «Лифлянский». Срок перемирия — десять лет. Московским послам удалось дезавуировать предложения Поссевино о «замирении» со шведами и записи в договор городов, которые будут отобраны у Швеции и переданы Речи Посполитой. Своим успехом Елецкий считал договоренность о том, что первыми в Москву прибудут для утверждения мира послы Стефана, и лишь затем в Вильно поедет московская делегация.

Не было достигнуто решения по вопросам: «поименной» росписи городов и рубежей (блокировано московской делегацией); наличие на перемирной записи подписи и печати Поссевино как папского легата (категорически воспротивилась русская сторона: воевали с Речью Посполитой, почему тогда мир заключается с представителем папы — он посредник, не более того). Ничего не решили и об обмене пленными: относительно них у сторон просто не оказалось внятных инструкций.

15 января 1582 года в деревне Киверевой Горке перемирие было подписано, стороны целовали крест. В принципе с небольшими изменениями был принят второй вариант перемирной грамоты из наказа Д. П. Елецкому. Россия потеряла Ливонию, но вернула себе города, захваченные Речью Посполитой в ходе «Московской войны» (кроме Полоцка с пригородами). Судьба городов, занятых шведами в Ливонии, оставалась открытой. Был согласован порядок вывода русских и литовских войск. В общем, Елецкий справился с возложенной на него миссией и выполнил царский наказ. Результаты поражения оказались не такими уж и тяжелыми: Россия не лишилась ни одного своего города, который принадлежал бы ей до войны, кроме Велижа, хотя и не смогла удержать захваченные в 1558–1578 годах земли. С точки зрения дипломатии перед нами — несомненный успех русских посольских служб, которые сделали то, что не смогла сделать армия — освободили Псковщину.

Осада Пскова продолжалась до заключения Ям-Запольского перемирия с Речью Посполитой. Известие об окончании войны привез к стенам крепости 17 января 1582 года Александр Хрущев. Замойский пригласил его к завтраку, но гонец рвался в город сообщить псковичам о мире. Подъехав к Покровской башне, он прокричал высунувшимся из бойниц псковичам известие о прекращении боевых действий. Его тут же с восторгом подняли на стену, кинулись целовать ноги, называя архангелом и вестником мира. Жители Пскова начали брататься с осаждавшими, приглашали их зайти в качестве гостей в город, который те так и не смогли взять силой. Псковичи были убеждены, что они победили врага — ведь он бесславно ушел от стен Пскова и покинул Псковщину. Неприятель изгнан с родной земли — разве это не победа?

Посольство Елецкого вернулось в Россию 11 февраля 1582 года с перемирной грамотой и статейным спис­ком. Теперь надлежало принять посольство Речи Посполитой, перед которым на договоре должен был присягнуть Иван Грозный. А затем путь в Литву предстояло проделать московским дипломатам для присутствия на присяге Стефана Батория.

Посольство Януша Збаражского, Миколая Талваша и Михаила Гарабурды находилось в Москве с 18 июня по 17 июля 1582 года. Стороны обсудили проблему грядущей войны со Швецией. Речь Посполитая предложила России участвовать в изгнании шведов из Ливонии, но при этом соглашалась вернуть ей только «Новгородской земли города»: Ям, Копорье, Ивангород. Решение вопроса о государственной принадлежности Нарвы и других ливонских городов, находившихся под властью Швеции, послы сначала хотели отложить. В конце концов, между Речью Посполитой и Россией было заключено дополнительное соглашение — договорная запись о ливонских городах: Ругодиве, Сыренске, Адеже, Толчборе, Ракоборе, Колывани, Патце, Коловери, Апсле и других, захваченных шведами. Стороны обязывались не пытаться их отнять у шведов до истечения русско-литовского перемирия, то есть до 1592 года. Другой принципиальный вопрос, который должно было решить посольство Збаражского, — о процедуре обмена пленными. Специальная грамота об этом была подписана от имени бояр во главе с Н. Р. Юрьевым 13 июля 1582 года.

Обсудив 15 июля все нюансы клятвы (крестоцелования) на перемирных грамотах, 17 июля посольство Збаражского отбыло домой, увозя русскую грамоту с печатью Ивана IV и королевскую грамоту с приписью о принесенной на ней присяге послов. 4 августа для окончательного утверждения перемирия в Речь Пос­политую отправилось посольство Д. П. Елецкого и И. М. Пушкина.

Наказ прежде всего акцентировал внимание на необходимости тщательного сличения списков перемирных грамот, чтобы дипломаты Речи Посполитой не подменили текста. Кроме того, «послом того беречи накрепко, чтоб король на обеих грамотах целовал в самой крест, прямо губами, а не в подножное[1] и не мимо креста и не носом». Правда, на крестоцеловании можно было и не настаивать — Стефан мог присягнуть на Евангелии.

Русские послы, как обычно, передавали в Москву слухи, обнадеживавшие Ивана IV: будто захват Ливонии Речи Посполитой не впрок, из‐за нее уже возник конфликт литовских и польских панов: поляки предлагали захваченную страну разделить, а литовцы требовали целиком себе, мотивируя тем, что больше пролили за нее крови. Другой слух был и настораживавшим, и обнадеживавшим одновременно: будто Стефан собрался изгнать шведов из Прибалтики и первый удар нанесет на Нарву.