Весь фасад нашей виллы представляет собой стеклянную стену, на веранде стоит угловой диван из бамбука и белого полотна. А на столе – бутылка шампанского в серебряном ведерке.

Чарльз проводит нас внутрь: в нашем распоряжении гостиная, кухонная зона и две спальни – одна с деревянными дверями-жалюзи, так что вид на пляж открывается прямо с кровати.

– Здесь столько места! – восклицает Верити, обводя руками вокруг. – Правда, Чарльз, видели бы вы мою квартиру – моя гостиная поместилась бы в этой ванной комнате!

Чарльз снова смеется, негромко, почти по-отечески, как будто мы его малые дети.

– Тогда вы оцените и это: мини-бар пополняется дважды в день вашим личным дворецким, Джозефом. Если вам для чего-либо понадобится Джозеф – для чего угодно, его можно вызвать, набрав ноль на ваших телефонах. Я вас покидаю, чтобы вы смогли спокойно устроиться, ваши чемоданы уже здесь. – Чарльз показывает на гардероб. – Но увидимся, когда поднимем бокалы по поводу заезда, в шесть, хорошо?

Мы обе чинно киваем, однако едва он выходит за дверь, начинаем восторженно визжать, кричать и повторять: «О Боже, о Боже!» снова и снова, держась за руки и прыгая, как сумасшедшие. Верити бросается на кровать в позе морской звезды, а я хлопаю пробкой шампанского и наливаю ей бокал.

– Держи свое пойло, деревня!

Она выхватывает его у меня и с хлюпаньем всасывает шапку пены.

– Мы и правда это сделали, Кэйт! Мы здесь!

Я тоже делаю глоток из своего бокала, смотрю на белый песок и думаю: «Да, я действительно могу туда пойти». А затем с бокалом в руке распахиваю двери и бегу к морю, и Верити сразу за мной, все еще вопя. Бирюзовая вода касается моих ног, и я закрываю глаза, ощущая солнечные лучи на лице. Верити приседает, и вода заливает ей платье, промочив до нитки.

– К черту все! – Я сажусь рядом с ней, визжа от накатывающих прохладных волн. Она обнимает меня одной рукой и прижимает к себе.

– Ты можешь говорить о нем, когда захочешь, – произносит подруга. Я кладу голову на ее теплое плечо.

– Спасибо. Я буду… Но не сейчас.

Мы наблюдаем за быстроходным катером на горизонте. В небе – марево вокруг солнца. Я понятия не имею, который час, и мне совершенно все равно.

– Ты тоже можешь, ты знаешь? – сообщаю я. – Поговорить со мной, когда захочешь.

– О Гарри? – уточняет она. – Мне бы этого хотелось. Я по нему скучаю.

– Да, – киваю я. – Но и о Джереми тоже. Я не забыла, как тяжело ты это восприняла.

Верити сжимает мое плечо:

– Спасибо. Я буду… Но не сейчас. Так, – произносит она. – Ты начинаешь обгорать. Пойдем, распакуем вещи.

Она идет обратно по пляжу. Песок прилипает к моим мокрым ногам, когда я следую за ней. Мои руки уже слегка порозовели, но не особо хочется сейчас думать о распаковке. Верити словно читает мои мысли:

– Ты посиди пока в тени, почитай книгу. Я все разложу.

– Ты уверена? Я могу помочь, – предлагаю я, уже устраиваясь в плетеном кресле.

– Ты все равно не сможешь правильно сложить свою одежду, – возражает она. – Ты же знаешь, я лучше в этом разбираюсь.

Я хочу ответить, но Верити уже за дверью, и возвращается лишь на секунду, чтобы протянуть мне одну из моих книг.

– Ты взяла с собой слишком много книг! – замечает она. – Там штуки три как минимум!

– А ты привезла пятнадцать пар обуви на курорт, где ходят босиком! – парирую я, клюя носом. Я очень устала. Она тычет в меня пальцем.

– Не спать! – строго говорит она. – Единственный способ быстро адаптироваться после перелета в другой часовой пояс – сразу начинать жить по местному времени! А сейчас только пять часов вечера.

Я пытаюсь сосредоточиться на словах в книге, но они уже словно плывут, пока я слушаю, как Верити напевает, разбирая вещи. И должно быть, я все же задремала, потому что небо успело приобрести васильковый оттенок к тому моменту, когда она тронула меня за плечо.

– Пора идти выпивать, Кэйтлин, – тихонько шепчет Верити. Я вздрагиваю и опускаю взгляд – я все в том же оранжевом платье, в котором приехала.

– Ты дала мне поспать! – произношу я слегка хриплым со сна голосом.

– Да, – улыбается она. – Жаль было тебя будить, ты выглядела очень трогательно. Смотри, я приготовила тебе наряд.

Верити благоухает кокосовым шампунем и выглядит свежей – на ней бирюзово-голубое платье в пол и газовый шарфик на шее. На кровати лежит розовое платье на бретельках, которое я натягиваю через голову. Оно декорировано кисточками, раскачивающимися под легким бризом. Я зеваю.

– Мы не будем долго засиживаться, – обещает Верити. – Выпьем, поужинаем и спать, думаю. Ты как считаешь?

– Звучит неплохо, – отвечаю я, но кажется, будто сам вечерний воздух дрожит от предвкушения. Здесь столько уголков, которые нам еще предстоит исследовать!

– Ключ у тебя? – спрашиваю я, и она кивает, помахивая на прощание всем своим туфлям, которые выстроила в линию вдоль стены.

– Пока, мои милые, вас все равно любят, хотя и не надевают, – говорит она, посылая им воздушный поцелуй.

– Здорово, что здесь ходят босиком, – замечаю я, когда мы идем по дорожке к главному бару. – Нет нужды подбирать туфли, и не волнуешься, что они могут не подойти к платью.

– Это правда. Но и круто дополнить ими свой наряд не получится, и к тому же, – Верити по-детски выпячивает нижнюю губу, – без каблуков я чувствую себя совсем крошечной!

– Но зато и ноги не болят. Боже, вспомни, как обычно бывало, когда мы куда-то выходили? Всегда кончалось тем, что ты теряла туфлю. Сперва снимала их, чтобы потанцевать, а потом срывалась домой, как Золушка.

– Я потеряла и много принцев таким же образом. Много принцев.

Мы держимся за руки. Нас то и дело обгоняют велосипедисты, звоня в колокольчик, чтобы дать знать о своем присутствии. Странно не слышать урчание моторов, грохот бутылок, кидаемых в урны, гудки клаксонов: звуки большого города. Такое чувство, что мы высадились на другой планете – в месте, где никто не может пострадать, где не может случиться ничего плохого. И хотя мой мозг все еще сверлит мысль: «Жаль, что Гарри не может этого увидеть», мне также и легче от того, что он никогда здесь не был. Я могу гулять свободно, не боясь свернуть за угол и увидеть бар, где мы когда-то провели отличный вечер, или ресторан, где мы глупо поссорились. Улицы Шеффилда пропитаны воспоминаниями о Гарри и вызывают у меня горькие эмоции в самые будничные дни.

Главный бар украшен к Рождеству – к потолку подвешены спирали из фольги, а надувные матрасы, плавающие в огромном бассейне перед ним, обернуты мишурой. Рядом с баром стоит шестифутовая рождественская елка с серебряной звездой на макушке. Все это разноцветное великолепие блестит и переливается в лучах вечернего солнца. Как будто рождественское убранство маминого дома перенесли сюда и присобачили скотчем. Из колонок рвется «Белое Рождество», а Джен с Усманом уже в баре, болтают с барменом, у которого такие блестящие темные волосы, что от них отражается свет. У него точеные скулы; кажется, он явился сюда прямиком со съемочной площадки какого-то болливудского фильма.