– И промыли?

– Не совсем. Похоже, у тех, кто промывал мозги уполномоченным, у самих не было полной ясности, для чего Круглый все это затевает. Говорились общие фразы, что падение спроса постепенно будет преодолено, и тогда за счет выросших цен будет достигнут значительный рост доходов.

– Рынок легко потерять. И очень трудно потом на него вернуться.

– Все это прекрасно понимают. Но вынуждены были промолчать именно в силу дисциплины.

– А вторая причина, по которой их собрали всех вместе?

– Надо было кое-что людям показать и кое-что им раздать.

– «Глоб Экспресс»? Они действительно появились в Москве?

– Не спешите, э… мистер. Не только карточки. Но, в частности, и они.

– И в большом количестве?

– Пока в каждую фирму раздали по одной. Как бы образец. На пробу. Но было сказано, что уже завезено и в ближайшие дни поступит в продажу несколько сот тысяч. Примерно по количеству обеспеченных москвичей.

– Но это же невозможно! Откуда? От кого они поступят? И кто будет их распространять?

– Отвечаю на последний вопрос: распространяться они будут в тех заведениях, где их будут принимать к уплате и где их наличие позволит господам сэкономить половину. На всем. А откуда и кто отправляет и зачем – это уж вы у себя там, в Штатах, разбирайтесь. А то ведь у вас говорят, что Россия – страна чудес и что у нас все возможно. Ну так убедитесь теперь, что и от вас дерьма навалом может приплыть.

– Разберемся. Если на то будет воля Божья.

Итак, были даны ответы на незаданные, но подразумевающиеся вопросы. И были розданы карточки. Что еще?

– Мне назад дороги нет. Куплю домик в Крыму по дешевке. Там наш рупь посреди купонов и гривн – как белый вождь чернокожего племени.

– Я вам должен еще что-то дать?

– Я вам не только покажу и расскажу, но и оставлю образец аппаратуры.

– Сколько еще вы хотите?

– Всего вы передали мне три с половиной. Мне нужно еще столько же. То есть три с половиной тысячи.

– Это немалая сумма.

– До этого момента вы не разочарованы тем, что вы получили за свои деньги?

– Нет.

– Тогда вы можете сказать себе, что вложить бабки в Руслана – это неплохое дельце. Или, как говорят наши деловые, подстраиваясь под евреев, – неплохой гешефт.

– Логично. О’кей, считайте свое предложение принятым.

– Дело в том, что даже если бы у этого вашего клевого соседа, у Арчибальда…

– Его, кажется, зовут Платон.

– А по мне – хоть Аристотель Онасис. Важно другое. Даже если бы у него были две зеленые сотни, все равно сделка могла бы не состояться.

– Из-за Катрин? У нее есть право выбора?

– Ни в коем случае. То есть я не хочу сказать, что кто-то готов принуждать ее к чему-то силой. Просто… как бы вам это сказать? Она делает это для души. Ну, если это звучит смешно, не знаю уж, как вам точнее… Во всяком случае, с Катрин у нас проблем не возникает. А вот у вас, я имею в виду вас, американцев, проблемы уже возникли. Или возникнут, самое позднее, завтра к полудню. Когда выяснится, что по Москве, в самых злачных местах, берут только ваши новые сотенные и, что самое удивительное, даже их будут принимать с большим разбором.

– Это я знаю. У вас наши сотенные в основном играют роль не платежного средства, а накопления и хранения богатства. Поэтому при обращении они воспринимаются скорее как золотые украшения, а не как бумажные деньги. В соответствии с этим ваши люди обращают большое внимание на внешний вид, на сохранность банкнот. Предпочитают новенькие купюры. Чтобы без затертых мест, резких перегибов, помет, которые делают кассиры чернилами или даже карандашом, и тому подобного.

– Нет. Это вы знаете сами, и я был бы наивным дурачком, если бы за дважды два попытался получить с вас деньги. Сейчас я вам кое-что продемонстрирую.

Руслан открыл пузатый кейс и вынул оттуда плоскенький аппаратик.

– Работает как от сети, так и автономно, – как бы сам себе пробурчал он. Затем с помощью четырех валиков-держателей с мягкой поверхностью он закрепил за четыре угла банкноту в сто долларов на диске, смонтированном на одной из крышек аппарата. Нажал «пуск». Когда стрелка скорости вращения дошла до середины шкалы, на боковой панели загорелся красный огонек.

– С этой деньгой все ясно, – сказал Руслан, осторожно отгибая держатели и снимая банкноту с диска.

– Что ясно? Что это еще за манипуляции?

– Вот эта ваша сотня не годится.

– А что случилось? Ваш аппарат ловит какой-то тонкий способ подделки, который не берет обычный детектор?

– Не волнуйтесь, с вашими деньгами все в порядке. С помощью этого диска мы ловим не фальшак. Для этого есть обычный детектор. А мы среди самых настоящих, хороших новых сотен ловим очень хорошие.

– Это какие же?

– Вот если здесь загорится не красная, а зеленая лампочка, значит, на диске очень хорошая сотня. И только такие нам с этой ночи велено брать. А все остальные, вот как эта ваша, только что проверенная, велено не брать.

– А ты не бредишь, Руслан? На почве трех с половиной тысяч, которые, как ты договорился со мной, вот-вот должны быть удвоены?

– Намек понял, сэр, и быстро отвечаю. Если бы у Платона, будь он хоть Аристотель, нашлись бы две сотни и он, одурев от Кати, выбросил бы их на кон, то я должен был бы вынуть этот аппарат и проверить его деньги. Так?

– По-вашему получается именно так.

– И, стало быть, вы хотите сказать, вы увидели бы аппарат в действии всего за две сотни, а не за три с половиной тысячи.

– Да, действительно, я полагаю, что я увижу кое-что еще.

– Разумеется. Я воздух не продаю. Поэтому у меня покупают на слово.

– Мы теряем время. Покажите мне наконец, что вы такое ищете? Чего вам не хватает а этих стопроцентных американских баксах?

– Мы будем крутить, мистер крутой, ваши сотни на этом диске до тех пор, пока не среагирует не красная, а зеленая лампочка. Тогда вы сами все и увидите.

– Делайте что надо, и не будем больше тратить время на разговоры.

Зеленый индикатор загорелся только на пятой сотенной купюре.

– Встаньте на мое место, – сказал Руслан, – вот так. И наклоните голову. Наклоните и поверните. Вот так. Ну? Что-нибудь видите?

Чуть-чуть меняя угол зрения, Харт некоторое время пристально всматривался в слитную поверхность купюры, вращающейся с огромной скоростью. И наконец увидел. Стал различать.

Сначала это можно было принять за аберрацию зрения. За оптические шутки электроосвещения. За муаровые крылья крупной тропической бабочки, чье сердце виртуально впрессовано в пересечение диагоналей стодолларового прямоугольника.