– Олега Юрьевича Воронова просят в гостиную, – произнесла высокая сухопарая девица с бесцветными волосами и бесцветным лицом, входя в угловую башенку на втором этаже дачи Виктории Рейнгольд. Олег отдыхал в этой, отведенной ему горенке от потрясений и погонь отошедшего дня.

Сначала была совместная с Риммой погоня за наслаждением. Как ни странно, результаты этой погони он все еще чувствовал у себя в крови. Чуял их, как пел безвременно погибший бард, «с гибельным восторгом».

Затем началась его погоня за теми, кто осуществил покушение на капитана Петухова.

И уже третьим пунктом развернулась поистине бешеная погоня за ним самим. За полковничком-охотничком.

Соскочив с электрички на станции Круглое, Олег вспомнил, что где-то здесь, километрах в двух в стороне от железнодорожной линии, начинается некий заповедный дачный поселок, обитаемый остров для избранных, в число которых входили и Рейнгольды, семейка его новой пассии. Учитывая необходимость перевязки рассеченной ноги, плачевный внешний вид и подорванную внутреннюю уверенность, Олег счел за лучшее разыскать дачу, на которой жила Римма.

Здесь ему была оказана медицинская помощь, а также радушный прием со стороны Виктории, Риммы и их зятя и мужа, следователя Никонова.

Затем ему было оказано доверие. Разумеется, не высшее, но одна из первых и, тем не менее, серьезных ступеней. Его представили собранию неких старцев, слетевшихся на эту дачу, наподобие потревоженных воронов с башен Тауэра. Виктория сделала это в двойственной манере. С одной стороны, совершенно спокойно, капитально и уверенно, что выразилось в отчетливом произнесении не только его фамилии, имени и отчества, но и возраста, воинского звания и должности.

С другой стороны, насчет основания, на котором он здесь находится, она как-то смазанно свела все на «дружбу по профессии». Что-то вроде того, что и дочь Римма, и Олег Юрьевич – оба ведь по юридической части, а следовательно, им очень даже есть о чем поговорить. И чуть ли у нее не выходило – хоть и неразборчиво, но ловко проскальзывало, – что Олег Юрьевич очень может помочь Римме в осмыслении ее готовящейся к защите диссертации.

Воронов не возражал. Насчет осмысления Виктория была, конечно, права. Все это совершенно не поддавалось пока никакому осмыслению. По крайней мере все то, что началось вчера с раскладывания бильярдных шаров на обнаженном теле Риммы и продолжилось сообщением о нападении на капитана Петухова, а увенчалось появлением на арене цирка Гриши-маленького и его братца, такого же крошки.

Впрочем, Олег видел, что старцев не слишком занимало, под каким соусом Виктория пытается подать его к общему столу.

У благородных ребят, самому молодому из которых на вид было не меньше семидесяти пяти, тоже появились пункты, нуждающиеся в осмыслении. И по каким таким хренам, то есть с какими педагогическими целями, в семейном доме появляется, чтобы залечить раны, молодой красивый полковник, этим благородным ребятам, другими словами, «их благородиям», и обосновывать долго не стоило.

Только один из них, аж генерал-полковник, разумеется, давно в отставке, как бы в раздумье пробурчал нечто вроде: «Но ведь Петр Николаевич тоже, кажется, по юридической линии?»

Виктория услышала даже и это, ни к кому вроде не обращенное ворчание, и так же неакцентированно, вроде бы ни для кого специально, ответила: «О, Петр Николаевич в постоянном контакте с Олегом Юрьевичем. Римму полностью удовлетворяют их совместные консультации. Здесь нет проблем, как теперь, пардон, принято говорить. Они прекрасно дополняют друг друга».

– А, ну если так… – вполне уже успокоился бывший генерал-полковник.

А фамилия у этого птеродактиля лет под сто была Рюмин. Полностью его звали Григорий Генрикович Рюмин. И его бывшие должности и звания перечислять для Воронова было ненужно.

Все-таки Вороновы потомственные военные и юристы, в общем, государственные люди. И с этим, например, Рюминым, служил пару лет дядя Олега. Из его Управления Генштаба уходил на пенсию.

Да и птеродактиль, разумеется, кое-что слышал об этом на первый взгляд чересчур молодом полковнике и о характере его нынешней деятельности. И все-таки как опытный кадровик Рюмин как бы затягивал момент нового важного назначения. А что может быть лучше для такого чисто эстетического затягивания, чем якобы озабоченность моральным обликом кандидата. Впрочем, самые опытные люди утверждают, что для правильного кадровика забота о внутреннем спокойствии новой кандидатуры – первое дело.

Так или иначе, но Рюмин лишний раз убедился, что полковник таким внутренним спокойствием как бы вроде обладает. А остальные старцы, похоже, в этом и не сомневались.

– Будет тебе, Григорий, – раздался вдруг голос, который мог бы исходить от мумии фараона, если бы она заговорила. – Мы знаем мужчин из его фамилии, и всегда, при необходимости, к ним обращались.

Затем заговоривший, который, по самым скромным оценкам, был лет на десять старше Рюмина, обратился уже непосредственно к Олегу.

– Я Александр Нойгард, председатель этого собрания. Правда, почетный, учитывая преклонные годы.

Воронов подумал, что насчет «преклонных лет» старец выразился слишком уж сдержанно. Этот Нойгард казался не отдаленным потомком тех, кто появился здесь при Петре Первом, а одним из них, про которого старуха с косой напрочь забыла.

– Предлагаю немедленно приступить к делу, – сказал высокий плотный мужчина, стоящий у зашторенного окна с огромным бокалом красного вина в руках. – Возможно, кооперируясь с Моргенштерном, мы делаем стратегическую, гибельную для нашей идеи ошибку. Если Воронов согласится нам помочь, кто-нибудь из нас, например вы, Григорий Генрихович, должен обрисовать полковнику положение. Так, как оно складывается на наступающее утро. Иначе военный человек не станет принимать участие в событиях с завязанными глазами.

– Я между прочим не в отставке, – скромно заметил Воронов.

– Вот-вот, – опять откликнулся здоровяк у окна. – Он что вам, мальчик?

– Он полковник, и мы его знаем.

– Он заместитель Толмачева.

– Говорил я, что Толмачев не потянет, – раздались голоса вразнобой.

– Вот что, Олег Юрьевич, Осетров, – Рюмин показал рукой на здоровяка, – совершенно прав. Выслушайте меня, а потом решайте сами, что вам делать. Или ничего не делать. Если, впрочем, такая возможность нами еще не упущена. Как вы легко могли догадаться по составу присутствующих, мы все здесь, господин полковник, монархисты. О, не подумайте никакой пошлости, знаете, из этих, из новомодных ряженых. Мы не политическая партия, не общественное движение, не радикалы и не заговорщики. Мы монархисты, если можно так выразиться, природные.

– Простите, господин Рюмин, вы решительно заявили, что вы не заговорщики. Но это звучит, учитывая всю совокупность обстоятельств, не очень убедительно.

– Я же говорил, Григорий! – закричал от окна Озерков. – Или все, или ничего. Иначе мы не заполучим полковника даже на преферанс.