Как же в таком случае она восприняла сделанные им самим комплименты? Что почувствовала, когда он сказал, что она выглядит превосходно в том платье, что едва не спадало с ее плеч?

— Так ты бы предпочла, чтобы я не делал тебе комплиментов? Не хотелось бы говорить то, что тебе… неприятно.

Она бросила на него странный взгляд и отвернулась, чтобы посмотреть на витрины магазинов, выстроившихся вдоль улицы, по которой они ехали.

После короткой паузы, во время которой Эдмунд сидел затаив дыхание, Джорджиана снова повернулась к нему.

— Ты не сделаешь мне неприятно, Эдмунд. Потому что я знаю, что ты всегда говоришь только то, что имеешь в виду.

— Верно, — выдохнул он.

Она улыбнулась, и от этой улыбки у него внутри все перевернулось, отчаянно захотелось прижать ее к груди и целовать, целовать до тех пор, пока она не уверится, что и он может быть весьма энергичным.

— Потому что, — продолжила она, — мы ведь… снова друзья, не правда ли?

— Друзья, — эхом отозвался он.

— Да. Я… мне недоставало нашей дружбы. Очень. Когда мы были… в разлуке, мне не с кем было поговорить.

— Поговорить… — Что ж, это слово как нельзя более точно отражает их проблему. Она воспринимает брак как возможность обзавестись человеком, с которым можно поговорить, а он только и мечтает ласкать ее обнаженную кожу. Погрузиться в ее лоно. Снова и снова.

— Да. Единственными моментами, когда я не чувствовала себя в Лондоне несчастной, были те, что я проводила рядом с тобой.

— Но нам же почти нечего было сказать друг другу.

— Знаю. — Она усмехнулась. — Ты не представляешь, как великолепно было просто… позабыть об этикете и снова стать самой собой. И тебе всегда удавалось меня рассмешить.

Послушать ее, так у него не только чернила в жилах текут, он еще и клоун какой-то!

Умеет же Джорджи понизить мужчине самооценку.

— По крайней мере, ты примирилась с мыслью о браке со мной, — заметил он.

— Д-да…

— Что такое? — Он внимательно всмотрелся в ее задумчивое личико, проигнорировав леди, приветствующую его из движущегося им навстречу ландо. Потому что, если у Джорджианы имеются какие-то сомнения, самое время их развеять. — Ну же, Джорджи, я тебя затем и пригласил покататься, чтобы мы могли спокойно поговорить. Тогда, в твоей спальне, нам не выпало возможности это сделать, ведь ворвалась твоя мачеха с твердым намерением призвать меня к порядку.

— Верно, не выпало, хотя мне не кажется, что ты рад тому, как все обернулось. То есть тебе пришлось сказать ей, что ты как раз делал мне предложение. Что еще оставалось? Но… э-э-э…

Он сжал ее руку. По крайней мере, она положила начало разговору, который поможет ему объяснить, что он сам все так и спланировал.

— Джорджи, неужели тебе в голову не приходит, что я не мог заявиться в твою спальню по каким-то иным мотивам? Пойми, твоя мачеха не заставляла меня делать предложение. Просто я решил… — Он замялся. Он не может напугать ее заявлением, что ее видение их союза станет для него настоящей пыткой. — Я решил, что следует загладить свою вину, — сказал он, чтобы выиграть время. — За то, что подвел тебя, когда ты больше всего во мне нуждалась. Я быстро понял, что твои поклонники делают тебя несчастной и что ты станешь еще более несчастной, если придется выйти замуж за одного из них. Мне ненавистно было видеть твои страдания.

— Так ты решил… прийти мне на выручку?

— Именно так. — Видя ее смущение, он поспешил объяснить: — В тот день у тебя в спальне я собирался сказать, что, если ты не найдешь подходящего мужа к концу сезона, я готов заключить с тобой фиктивный брак, который ты мне предложила. Вмешательство твоей мачехи несколько… ускорило события. — Он похлопал ее по руке.

— Но…

— Я пообещал, что всегда буду твоим другом. Хорош бы я был, если бы отошел в сторонку, спокойно наблюдая, как ты страдаешь.

— Н-не понимаю, — озадаченно отозвалась она.

— К тому моменту я восстановил большую часть событий, предшествовавших моей ссылке на острова. Я понимал, что в общем и целом ты осталась прежней: преданной и любящей. Ты не нарушила бы обещания, данного одинокому мальчику, которого отослали далеко от дома.

— Ни за что, — возмущенно отозвалась она. — Подозреваю, что и мачеха не понимает, каким пугающим это событие стало для тебя. В ту ночь она все мне рассказала. Видишь ли, графиня настаивала на необходимости сделать из меня достойную леди. Она выдала моей мачехе длиннющий список моих прегрешений, упомянув между прочим, как неподобающе девушке тайком переписываться с джентльменом.

— Но… мой наставник…

— Уверена, что именно он первым перехватывал наши письма. А моя мачеха была второй линией обороны. Если бы тебе каким-либо образом удалось отправить мне послание в обход своего сторожевого пса, она все равно не допустила бы, чтобы я его получила.

— Весьма действенная тактика.

— Мне очень хочется задать тебе один вопрос. Скажи, как отреагировала твоя матушка, узнав, что ей все же не удалось разлучить нас? Должно быть, пришла в ярость, что ее коварные планы рухнули?

— Ну, не так уж она и ярится, как ты воображаешь. Ведь я ей все растолковал.

— О, Эдмунд! — воскликнула Джорджи, и лицо ее просветлело. — Что ты ей сказал?

Ее обращенный на него исполненный доверия взгляд залечил его раненую гордость.

— Я просто напомнил ей, что делаю именно то, чего она ждала от меня с самого окончания Оксфорда. Она неустанно напоминала мне о моей обязанности продолжить род и не упускала случая подсунуть очередную благородную барышню.

— Да, я могу понять ее желание женить тебя на ком-нибудь. Но только не на мне. Зачем иначе она стала бы прикладывать столько усилий, чтобы разлучить нас?

— А! — Эдмунд снял очки и достал носовой платок, обдумывая, как лучше преподнести следующее признание. — Как оказалось, — сообщил он, тщательно протирая линзы, — опасалась она по большей части скандала, который мог разразиться в связи с нашим — или, по крайней мере, твоим — юным возрастом. Короче говоря, она не желала, чтобы наше семейное имя было запятнано появлением на свет незаконнорожденного ребенка, зачатого при отсутствии с твоей стороны понимания, что происходит.

— Что? Неужели она правда решила, что ты способен…

Эдмунд не успел надеть очки, поэтому увидел лишь, как она размахивает руками, но выражение отвращения на ее лице ускользнуло от его внимания. Поскольку именно отвращение она и испытывала, узнав, что даже тогда люди обвиняли его в нечистоте помыслов касательно нее.

Эдмунд прочистил горло.

— Я убедил матушку, что ты для меня самая подходящая жена, и она согласилась освободить лондонский особняк и Фонтеней-Корт и переехать во вдовий дом.