Оставив их выяснять отношения, я вернулась ксебе и вновь попыталась соединиться с Грызловым, но на этот раз автоответчикбормотал по-английски. Пришлось позвать девочек.

Маша Гаврюшина подержала трубку и сообщила:

– Жалуется на память, небось сломался.

– Дай, – велела Лиза и засмеялась: –Ну, Гавря, ты даешь, при чем тут память. Он говорит – извините, переполнен.

– Может, память закончилась? –предположила я.

– Точно! – закричала Маша. –Извините, моя память заполнена.

В воскресенье утром я попросила соседа:

– Андрюша, свези нас к ветеринару.

– Мастина опять обожрался? –испугался бандит.

– Нет. Надо Пингву кастрировать.

– Какой ужас! – с неподдельнойдрожью в голосе произнес он. – Зачем кота так мучить.

Минут пятнадцать я разъясняла емунеобходимость этой операции. И мы в конце концов влезли в джип.

– Тогда уж и мастину возьмем, –велел Андрей Петрович. – Пусть доктор на него глянет, может, какиевитамины прикупить надо.

Я с сомнением покосилась на Рамика. Он и безвсяких добавок растет словно тесто и с такой же скоростью толстеет. Нет уж,витамины ему нельзя.

Но щенка все равно прихватили с собой. И он,очевидно, вспомнив про неприятные процедуры, забился на всякий случай вприемной под стул.

Доктор забрал Пингву и ушел. Мы тихонькосидели на желтых сиденьях, ожидая конца операции. Вдруг дверь кабинетараспахнулась, вышел ветеринар. На руках он нес кота. Тот не двигался ипочему-то смотрел на мир широко открытыми, остекленевшими глазами.

«Умер, – пронеслось у меня вголове. – Крохотное сердечко не вынесло. И зачем только я согласилась наэто, подумаешь, царапался!»

Очевидно, те же мысли мелькнули и у остальных,потому что Лиза зашмурыгала носом, а Андрей протянул:

– Ну, блин, дела, в натуре, Пингва доскойнакрылся.

– Отчего он скончался? – тихоспросила я.

– Кто сказал эту глупость? –возмутился доктор. – Живехонек-здоровехонек, с чего вы решили?

– Но, – растерянно пробормоталаЛиза, – он же лежит без движения и так странно смотрит…

– Он в наркозе, – пояснилврач. – У кошек во время искусственного сна глаза открыты.

– Уже сделали операцию? –обрадовалась я. – Так быстро!

– Я не могу кастрировать этосоздание, – спокойно произнес ветеринар. – Ничего не получится.

– Слышь, лепила, кончай пургугонять, – обозлился Андрей. – Колись, убогий, без базара, что сПингвой? Может, хрустов мало отсмолили? Так без проблем, однозначно, ща ещекапусты нарубим. Шепчи конкретно, сколько?

И он широким жестом вытащил из карманароскошное портмоне.

– Нисколько, – спокойно ответилветеринар. – Потому что это кошка!

– Кошка! – ахнула Лиза. – Нокак же…

– Во блин, – заржал Андрей. –Был Пингвин, а стала Пингвинка!

– Но нам его отдали как кота! – неуспокаивалась я.

– Ну и что? – усмехнулсяветеринар. – Случается иногда такое. Что же не проверили?

– А мы не знали, чем кот отличается откошки, – ляпнула Лиза.

Доктор вздернул брови и покосился в моюсторону.

– Во дает! – заржал Андрей. –Да под хвост глянь!

Чтобы переменить щекотливую тему, я быстреньковмешалась:

– Доктор, Рамику нужно приниматьвитамины?

– Да, – влез сосед. – Некорчись, любые мастине куплю!

– Вы полагаете, что этомастино-неаполитано? – спросил врач.

– Нам так кажется, – осторожноответила я.

– Должен вас разочаровать, –вздохнул эскулап. – На мой взгляд, это помесь, но интересная. Видите,какие лапы?

– Здоровские грабки, – подтвердилАндрей.

– А морда? Потом, спина широкая, опятьже, положение ушей. Думается, тут смешаны крупный ротвейлер и весьма редкаяпорода – фила-бразильеро.

– Это чегой-то такое? – почесал взатылке наш бандит.

– У аптечного киоска висит плакат,гляньте.

Мы дружно подошли к ларьку и нашли нужнуюинформацию. При взгляде на фото холодный пот потек у меня по спине. Впрочем,то, что ротвейлеры большие и злобные собаки, я знала и до этого. И снимок меняне удивил, неприятно поразило лишь сообщение о весе, которого достигаютсобачки, – девяносто килограммов. Но фила-бразильеро!.. Я не способнаописать это чудовище. Наверное, в озере Лох-Несс плавает какая-нибудь одичавшаяфила. Подпись под фотографией действовала ободряюще: «Самая большая собака вмире».

– Ну, круто! – присвистнулбандит. – В Бутырке вся охрана с ротвейлерами, чистые отморозки!

– Надзиратели или собаки?

– И те и другие.

– Ты сидел?

– Не, братаны болтали.

Подхватив ничего не знающего о своемгенеалогическом древе Рамика, мы поехали домой.

Дома я первым делом позвонила Грызлову. Новежливый автоответчик вновь сообщил о переполненной памяти. Мужик явно уехал навыходные, может, у него есть дача. Хотя погода не располагала к общению сприродой – свинцовые тучи нависли прямо над головой, и из них хлопьями валилпротивный липкий снег. Лиза не захотела обедать и забилась на диван с пиццей,собираясь читать комиксы. Я решила не делать замечания: «Лучше суп, чемдурацкая лепешка с сыром» – и последовала ее примеру. Как всегда повоскресеньям, по телевизору не показывали днем ничего интересного, и япринялась вяло листать «Загон с гиенами».

Неожиданное озарение пришло, когда мои глазанаткнулись на следующий текст: «Жила семья Разиных в коммунальной квартире доманомер восемнадцать по четвертому Эльдорадовскому переулку. В здании теснилисьрабочие завода «Чугуноприбор», ранее оно было общежитием, а потом превратилосьв муниципальное жилье, убогое и грязное. Отец – Колька Разин, пока не спился,работал в трамвайном депо слесарем, а мать – Танька, мела полы взаводоуправлении. Степан был пятым ребенком, ненужным и нелюбимым».