Когда большой угрожающий стимул — скажем, грозный силуэт грабителя, приближающегося ко мне на улице в Бостоне, — впервые попадает в мой мозг, я не имею ни малейшего представления о том, что это такое. Прежде чем я смогу это определить — о, возможно, этот человек опасен! — зрительная информация анализируется как лобными долями, так и лимбической системой и отправляется в небольшой участок теменной коры, которая, в сочетании с соответствующими нейронными связями в ретикулярной формации, позволяет мне направить «прожектор» внимания на приближающуюся фигуру. В результате мой мозг поворачивает глазные яблоки в сторону важного в данный конкретный момент объекта, уделяет ему избирательное внимание и восклицает: «Ага!»

Но представьте, что произойдет, если петля обратной связи где-то разомкнется. Весь процесс будет нарушен. Вы больше не будете замечать, что происходит на одной стороне мира, и врачи, естественно, диагностируют у вас типичный синдром неглекта.

Остается объяснить, почему неглект наблюдается главным образом после повреждения именно правой, а не левой теменной доли. Откуда такая асимметрия? Хотя реальная причина по-прежнему ускользает от нас, Марсель Месулам из Гарвардского университета предложил гениальную теорию. Мы знаем, что левое полушарие отвечает за многие аспекты языка, а правое — за эмоции и «глобальные» (или целостные) аспекты сенсорной информации. Но Месулам полагает, что существует еще одно фундаментальное различие. Учитывая его роль в «глобальных» аспектах зрения, правое полушарие обладает бо́льшим «прожектором» внимания, который охватывает как все левое, так и все правое зрительные поля. Левое полушарие, напротив, наделено гораздо меньшим прожектором, ограниченным правой стороной мира (возможно, потому, что оно специализируется на других вещах, таких как речь). Столь странное устройство позволяет правому полушарию — структуре с бо́льшим «глобальным» прожектором — возместить потерю маленького прожектора, которая происходит при повреждении левого полушария. Когда же повреждено правое полушарие, левое полушарие не в состоянии полностью компенсировать утрату, ибо его прожектор ограничен только правой стороной. Это объясняет, почему неглект наблюдается только у пациентов с поражениями правого полушария.

Следовательно, неглект — не слепота, а скорее общее безразличие к предметам и событиям, находящимся слева. Насколько выражено это безразличие? В конце концов, даже мы с вами, когда едем домой с работы, обычно игнорируем знакомый ландшафт, однако сразу насторожимся, если увидим аварию. Это говорит о том, что на каком-то уровне зрительная информация, оставшаяся без внимания, все-таки просачивается в сознание. Является ли равнодушие Эллен крайней версией того же явления? Возможно ли, что, несмотря на отсутствие сознательного восприятия, часть информации все-таки «попадает внутрь»? Другими словами, могут ли такие пациенты каким-то образом «видеть» то, чего они не видят? Ответить на этот вопрос непросто, но в 1988 году два исследователя из Оксфорда, Питер Хелиган и Джон Маршалл[73], взялись решить эту задачку. Они придумали хитроумный способ показать, что пациенты с неглектом подсознательно замечают некоторые события, которые происходят слева от них. Они показывали больным изображения двух домов: дома располагались один под другим и были полностью идентичны, за исключением одной характерной детали — из левых окон верхнего дома вырывались языки пламени и дым. Затем ученые спрашивали испытуемого, одинаковые дома или разные. Первый же пациент с неглектом, разумеется, сказал, что дома выглядят одинаково (больные с синдромом неглекта не обращают внимания на левую сторону рисунка). Но когда его вынудили выбирать — «в каком доме вы бы предпочли жить?» — он выбрал нижний дом, тот, который не горел. Возможно, это разновидность слепозрения? Может ли быть так, что некоторая информация о пламени и дыме слева все-таки просочилась в правое полушарие по какому-то альтернативному нервному пути и больной почувствовал опасность? Данный эксперимент — еще одно доказательство того, что в левом зрительном поле нет слепоты, ибо в противном случае мозг просто бы не сумел обработать детали на левой стороне дома.

Истории о синдроме одностороннего неглекта очень популярны среди студентов-медиков. Оливер Сакс[74] рассказывает историю о пациентке, которая, как и многие люди, игнорирующие левую сторону, ела только с правой стороны тарелки. Впрочем, эта женщина знала, что происходит, и быстро сообразила: если она хочет съесть весь свой обед, ей нужно сдвинуть голову так, чтобы увидеть еду слева. Учитывая ее общее безразличие ко всему левому и нежелание даже смотреть влево, она приняла комично гениальное решение. Она делала в своем инвалидном кресле огромный круг (340 градусов или около того) вокруг стола, пока ее взгляд наконец не падал на оставшуюся пищу. Съев ее, она делала еще один круг, чтобы съесть оставшуюся половину, и так далее, круг за кругом, пока весь обед не оказывался у нее в животе. Ей никогда не приходило в голову, что она может просто повернуться влево: для нее лево не существовало в принципе.

* * *

Однажды утром, когда я чинил дождевальную систему во дворе своего дома, моя жена принесла мне интересное письмо. Я получаю много писем каждую неделю, но это отправили из Панамы: на конверте была экзотическая марка и необычное тиснение. Я вытер руки о полотенце и начал читать. Оказалось, что это довольно красноречивое описание синдрома пространственного игнорирования.

«Когда я пришел в себя, то не ощущал абсолютно никаких негативных последствий, за исключением разве что сильной головной боли, — писал Стив, бывший капитан ВМФ, который слышал о моем интересе к неглекту и выражал желание проконсультироваться со мной в Сан-Диего. — Вообще-то, кроме головной боли, я чувствовал себя хорошо. Не желая беспокоить жену — я знал, что у меня случился сердечный приступ, но боль в голове постепенно проходила, — я заверил ее, что волноваться не о чем, я в порядке. Она ответила: „Нет, ты не в порядке, Стив. У тебя был инсульт!“

Инсульт? Не может быть! Я видел жертв инсульта по телевизору и в реальной жизни — эти люди либо смотрели в пустоту, либо страдали параличом. У одних не двигались конечности, у других — лицо. Поскольку я не чувствовал ни одного из этих симптомов, я не мог поверить, что моя жена говорит правду.

На самом деле всю левую половину моего тела парализовало. У меня были поражены левая рука, левая нога и лицо. Так началась моя одиссея в странный искривленный мир.

Я прекрасно осознавал все части своего тела с правой стороны. Левой стороны просто не существовало! Возможно, вы подумаете, что я преувеличиваю. Сторонний наблюдатель, должно быть, увидит во мне человека с конечностями, которые, пусть и парализованы, безусловно существуют и так же безусловно соединены с туловищем.

Бреясь, я просто игнорировал левую сторону лица. Когда я одевался, то никогда не засовывал левую руку в рукав. Я вечно застегивал рубашку не на те пуговицы — пуговицы-то находились справа, а петли слева — хотя выполнял эту операцию правой рукой.