– Ни горячо ни холодно, – пожала Эмма плечами с самымравнодушным видом, какой ей только удалось на себя напустить. – Я не флик и нелесбиянка. С чего вы вообще это взяли? Вы сумасшедший, да? И у вас в кармане,конечно, справка из психиатрической лечебницы, в которой сказано, что вынеадекватны и не можете отвечать за поступки, совершенные вами в моментобострения вашей шизофрении?

О, такие моменты обострения шизофрении и спасительныесправки – это было для нее одно время жизненно остро, очень остро! Хотя можетстаться, что такие справки – чисто российские реалии, во Франции их не выдают.Тогда Эмма напрасно о них ляпнула – выдала себя, совершенно как радистка Кэт,которая, рожая, кричала по-русски: «Мама!»

Да ну, глупости, откуда знать о российских реалиях этомубомжеватому придурку? И вообще, он не Борман, не Мюллер, не… Кто там еще был, втом чудном фильме? Его еще Табаков играл… Шелленберг, вот кто! Нет, он неШелленберг, а она не радистка Кэт. И слава богу. И теперь нужно отвернуться отнего с видом самым что ни есть презрительным. Он поймет, что его шуточки здесьнеуместны, и отвалит.

– А что, шизикам выдают такие справки? – с величайшиминтересом спросил бомжеватый придурок и уселся рядом с Эммой, явно не собираясьотваливать.

Мало того! Из-под того стола, за которым он сидел раньше,выбралась большая белая собака и улеглась рядом с ним, положив голову на егопотертую кроссовку. Ну, это уж просто какая-то сказка «Зайкина избушка»получалась – про то, как лисичка попросилась к зайке пожить, да скоро его издому и выжила!

Собака наглого придурка внимательно смотрела на Эмму.Вообще-то Эмма любила собак, а псина, большая и лохматая, была симпатичная, нопочему-то под ее взглядом ей стало не по себе.

– Вы извините! – сказал в это время придурок собезоруживающей улыбкой, снова напомнившей Эмме Романа. – Я почему решил, чтовы флик… Потому что вы переодеты. Типа замаскированы. У вас на голове этоткрасненький паричок, хотя лицо у вас – женщины совершенно другого стиля. Квашим глазам и коже подходят волосы либо светлые, либо темно-русые. И одеждаэта дурацкая совершенно не ваша, манеры у вас не для такой жуткой робы.

Сегодня Эмма была в черных кожаных брюках, аналогичномпиджаке (качество выделки кожи – поганое, одежда при каждом движении ехиднопоскрипывала) и черной водолазке. Волосы, по контрасту, морковного цвета. Такаяже помада и вообще – макияж соответствующий.

Ну надо же! А Эмма думала, что каждая новая одежда невольноподчиняет и выправляет стиль ее поведения… Значит, маскировка неудачна. Илипросто этот тип такой проницательный?

– Я не флик, – повторила она, решив не показывать своегораздражения, и, воткнув принесенную официанткой чистую вилку в эскалоп,отрезала чистым же ножом кусочек. – Отличное мясо! Вы пробовали этот эскалоп?

– Я не ем мяса, – небрежно сказал бомжеватый нахал. – Явегетарианец.

Эмма смутилась. Она всегда стеснялась своего аппетита, но отвкусной еды и изобилия сладкого она не в силах была отказаться. Ей приходилосьприлагать массу усилий, чтобы не толстеть и после таких перееданий устраиватьразгрузочные дни. Однако не станешь же это объяснять всем и каждому!

– Кроме того, – беспощадно сказал приставала-придурок, –название этого блюда непременно наводило бы меня на мысль, будто я ем какого-тонесчастного, который добровольно согласился, чтобы его мясо было использованодля приготовления вкусненьких экскалопов. Но это еще что! Вот тут неподалекуесть бистро «Le Viking»… Говорят, они были ужасно волосатые, эти викинги, иникогда не мылись…

Эмма чуть не подавилась. Придурок! Вот придурок!

– Извините, – усмехнулся ее мучитель. – Я порчу вам аппетит?Вы только скажите – и я оставлю вас в покое. Ну, говорите: пошел вон! Еслистесняетесь быть грубой, можете выразить свою мысль по-английски илипо-немецки, я пойму. Или по-латыни: Vade retto! Изыди!

А вот сказать бы ему сейчас на чистом русском: «Мотайотсюда!»…

Эмма чуть не поступила именно так, да спохватилась. Судя пофамильярности, с которой этот придурок окликнул официантку, он в «LeVolontaire» завсегдатай. И он болтлив. Если эту болтливость направить в нужноерусло, можно кое-что разузнать о Фанни.

– Да ладно, сидите, – великодушно махнула она рукой и,отодвинув тарелку с недоеденным эскалопом (теперь ни кусочка в рот не возьмешь,будешь непрестанно думать о несчастном le volontaire, который пожертвовал собойради разнообразия здешнего меню!), принялась за бесподобный торт «Опера»,запивая его остывшим жасминовым чаем. – Я не флик, честное слово! Да и налесбиянку вроде не похожа. С чего вы взяли?

– Между прочим, меня зовут Арман, – отрекомендовался он ипопросил официантку Мао принести ему еще рюмочку кира.

– Очень приятно, – ответила Эмма, впрочем, не называясь. Ник чему такая короткость. Обойдется!

– Итак, почему я принял вас за флика или лесбиянку? По однойи той же причине. Вы так таращились на Фанни, словно решили рассмотреть, какогоцвета у нее нижнее белье или не подложены ли в ее лифчик вместо поролоновыхфолсиз пакетики с героином. Но кто бы вы ни были, советую вам успокоиться.Фанни чрезвычайно законопослушна, платит все налоги, ни в какой криминал вжизни не ввяжется, а прелести однополой любви ее не интересуют.

– Да? – усмехнулась Эмма, которая в этом, честно говоря, ине сомневалась. Даже мысль такая ей в голову прийти не могла! С женщиной?!Бр-р! Зачем ей женщины, когда на свете столько красивых мужчин? – Ну, какаяжалость… То есть у меня никаких шансов?

– Никаких! – решительно мотнул головой Арман. – Тем паче втаком наряде, в образе женщины-вамп. Эту публику Фанни ненавидит, потому чтоодна такая вамп, кстати, бывшая ее подруга, увела у нее любовника. Оченьбогатого русского! Там была такая любовь, но появилась Катрин…

– Ага, так ее зовут Катрин, эту блондинку! – кивнула Эмма.

– А откуда вы знаете, что она блондинка? – вскинул бровиАрман, и Эмма чуть не брякнула: «Я ее только что видела в музее д’Орсе!», нововремя прикусила язычок.

– Да я просто так сказала, – вывернулась она. – ВашаФанни-то брюнетка, значит, любовник мог променять ее только на какую-нибудькрошку-блондинку.