отлично знаю свекровь. Она всю жизнь как белка прятала запасы от меня и детей во все щели. Какие туфли? Те, в которых Семенихин женился на мне?

От упоминания свадьбы портится настроение. Мне не хочется представлять, что было у Нины до меня. Забыть хочется, словно она досталась мне девственной.

— Не знаю, на каблуках каких-то. Неудачные.

— Провер-р-ряйте туфли, — рычит она. — Иначе сама приеду!

Кажется, мысли Ниночки по каким-то неведомым каналам пролетели мимо меня и вонзились в мысли к прокурору.

Краснов не слушает воплей Алексея, а нахмурившись, поднимает его туфли. Прямо перед нами внимательно изучает подошву и вроде замечает клей на одной из туфель. Надавив, ломает невысокий широкий каблук.

И оттуда падает предмет, алчным блеском отразившись в глазах Ветрова. Перстень, громко ударяющий об пол.

— Перезвоню…

Я удивлен настолько, что словами не описать. Ладно, у Алексея в голове ничего не щелкает по определению, но Зинаида?

Как она могла оказать такую услугу собственному сыну, подсучив ему перстень в туфле? Или же это не она, а Семенихин перенял опыт матери и решил обворовать старуху, но не знал, что нарвется на рамки и профессионализм Краснова? Или они вместе договорились, но в последний момент Алексей переволновался от нашего приезда и с перепуга перепутал обувь?

Столько много вопросов ответ на которые, может поведать Краснов разобравшись.

В любом случае для меня эта грязная история закончилась успешно.

Молча переглядываюсь с прокурором и вижу в его взгляде недовольство и поражение. Скоро начнется череда моих исков и громкое оспаривание клеветы.

То, что вопит Алексей насчет нашего приезда в деревню, особого интереса у Краснова теперь не вызывает. Нам же прокурор говорит явиться позже.

Я разворачиваюсь, зазывая с собой Ветрова, но Андрей не спешит.

— Здесь пока останусь, а ты поезжай к Ниночке. Наверняка она волнуется.

— Для чего тебе быть тут?

— Сдерживает одна вещица.

Вызываю такси и отправляюсь в особняк.

Глава 20

Ветров с какой-то неистовой тягой вожделеет заполучить себе перстень.

У меня же от этого украшения сплошной негатив в голове и ассоциации, от которых хочется вымыть руки! Ни за какие деньги не согласился бы забрать перстень, даже по наследству, к примеру.

Поэтому с Андреем спорить не стал.

Наверное, прокурор изымет перстень как вещь док, но никто не гарантирует, что Семенихины вернутся домой невредимыми, когда фамильная реликвия вновь окажется в их загребущих лапах. За ушлыми родственниками теперь тотальная слежка.

Время крадется к полудню.

У меня слипаются глаза от бессонной ночи и всех щекочущих нервы приключений.

Вхожу во двор к Шаховым.

Одинокий садовник подстригает газон, гул стоит, но даже за ним я слышу, как громко хлопает дверь в дом, оттого что Ниночка очень резко и с силой распахнула ее.

А дверь-то не картонная. Из стали и пота мужиков на заводе изготовителя.

Сколько мощи, оказывается, бывает у Нины. На вид хрупкой женщины…

Ниночка, одетая в белые шорты и оранжевую футболку, бежит ко мне.

— Наконец-то, Макс! Чем там все закончилось?

Она не укоряет меня за позаимствованный телефон и за то, что уехал не предупредив. Знает, что нарвется на поучительную лекцию о вреде решений сгоряча и дружбе с Ветровым.

Для Ниночки важен результат поездки, ведь она, собственно, и собиралась с той же миссией — вывести родственников на чистую воду.

Накидываю ей захватывающий сюжет, которому бы позавидовал самый талантливый режиссер.

Нина в изумлении приоткрывает рот, но потом выдает коронную фразу, вшитую в подкорку каждой женщине еще при рождении:

— Я же говорила!

Беру ее за руку. Нина дрожит от остаточного волнения и долгожданной встречи со мной. Подношу руку к губам и целую, согревая, успокаивая.

— Если честно, вариантов, как перстень оказался в туфле у меня в избытке, но я ставлю на Зинаиду. А ты, Нин?

Она фыркает.

— Я ставлю на то, чтобы Семенихины навсегда исчезли из нашей жизни! Зудит уже от этой фамилии. Да и к тому же дети стали забывать родственников. Про «отца» мальчики изначально не спрашивали, вот теперь и о бабушке от них не слышу вопросов.

Отстраняю руку Нины от лица, но полностью не отпускаю.

Я сам так рад видеть Ниночку, что только теперь замечаю на ее щеках следы от хлебопекарной муки, словно Нина подалась в кулинарию.

Прогулочным шагом идем в особняк.

— А где мальчики? Они должны вовсю рассекать по двору.

— Занимаются с репетитором. На следующей неделе пойдут в новую школу, нужно подготовиться и заполнить пробелы.

— А Шаховы?

— К ним прилетел дед из далеких странствий, так что Шаховы в полном составе уехали организовывать гостю досуг. В доме, Максим Леонидович, я, как всегда, за хозяйку.

Слова Нины действуют на меня искаженным образом.

Войдя в особняк, сон и усталость улетучиваются без следа.

Снимаю пиджак и бросаю его на пуф в прихожей. Беру Нину за талию, крепко стягивая в кулаке ее футболку. С жаром прижимаю к себе. Свободной рукой беру за горло, но не давлю, только чтобы женщина подняла лицо. Склонившись, целую ее, по-особенному глубоко, жадно пробую на вкус и вытягиваю из Нины дыхание, заполняя своим.

Она тихонько стонет мне в рот и прикоснувшись ладонями к груди нехотя отталкивает.

— Репетитор и сыновья наверху…дождись ночи, умоляю тебя…

— Будет сложно, но я постараюсь.

Нина ведет меня в кухню. Здесь пахнет чем-то сомнительным и лавровым листом.

На плите закипает кастрюля.

— Я варю пельмени! — опережая вопросы, с неким хвастовством заявляет.

— Эм…серьезно? Я не рассчитывал и не мечтал о таком. Покупные?

Нина указывает мне на стул, а сама подходит к плите и снимает кастрюлю.

— Было искушение пойти по легкому пути, но я решила сделать домашние. Мне просто надо было занять руки, иначе… сгрызла все ноги и сошла с ума, пока ждала тебя из участка.

Сажусь за стол.

Не люблю пельмени, но и отказать хозяюшке нетактично.

— Мне только немного.

Ниночка наваливает полную тарелку и ставит передо мной. Сама не ест. Усаживается на противоположный стул и, облокотившись, с радостной улыбкой на лице поглядывает на меня.

— А ты? — скрывая подозрительность интересуюсь.

— Ой, — отмахивается, — я не ем свою еду!

Ко всему в качестве соуса Нина предлагает воду, разбавленную уксусом.

Мой желудок на рефлексах сжимается от предстоящей работы.

Соус я игнорирую, он вызывает во мне меньше доверия, чем пельмени. Они кое-где развалились, но не утратили своего шарма, как считает Нина.

Первые два я проглатываю, оправдывая отсутствие соли заботой Нины о моем здоровье, но третий встает у меня поперек