— Мама, ты невозможная! — возмутилась она. — Прибегаешь, тутже убегаешь, ничего не объяснив.

А как же я? Обо мне ты подумала?

— При чем здесь ты?

— Я с ума от любопытства сойду. Что случилось?

Почему нельзя вешать картину?

— Будто не знаешь, черт возьми! — рассердилась я, выскакиваяиз кресла. — Зачем ее вешать, когда она все равно упадет?

— Да почему же она упадет, если она уже падала? — спросилаТамарка, грубо возвращая меня в кресло. — Сиди! Говорю тебе, сиди!

— Не могу сидеть, когда там меня вешают!

— Мама, ты невозможная! — топнула ногой Тамарка. — Скажешьты, в чем дело, или нет?

— Скажу, — успокоила ее я. — Скажу, только прекрати менятурзучить. И вообще, отойди.

— Я отойду, а ты сбежишь.

— Не сбегу, — пообещала я, не собираясь выполнять обещания.

Однако Тамарку не проведешь. Она отошла от меня, но не кстолу, а к двери, таким образом перекрыв мне путь отступления.

— Так в чем дело. Мама? — спросила она. — Что ты такволнуешься? Стрела уже была, картина падала, так в чем же дело?

— В том и дело, что стрела — не та и не та картина.

Пупс приходил не за тем, чтобы картину уронить, а застрелой. Он украл ее и вот буквально только что, перед моим к тебе приходом,выстрелил в меня.

Я вытащила из сумки стрелу и показала ее Тамарке.

Тамарка безгранично удивилась и спросила:

— А как же та стрела, которая в косяке?

— Стрелу в косяк воткнул Евгений.

— А картина?

— Картину сбил мой шаловливый Санька. А вот эта, — япотрясла стрелой, — настоящая. Пупс только что пустил ее в меня.

— А разве Пупс умеет стрелять?

— Еще как умеет, — заверила я. — Сегодня мне демонстрировал.У него и арбалет есть.

Сообщением моим Тамарка была оглушена.

— Вот тебе и Пупс! — только и сказала она.

— Точно так же выразила свое отношение к этому событию и я.Теперь ты понимаешь, что я должна быть дома, а не здесь.

— Не понимаю, — возмутилась Тамарка. — Мама, ты невозможная!Зачем тебе бежать домой сегодня, если картина будет падать только завтра?

— Ты права, — успокаиваясь, согласилась я. — Если изарбалета в меня стреляли сегодня, значит, картина на следующий день упадет.

— И знаешь что, — сказала Тамарка, — дай-ка мне стрелу.Что-то я тебе не доверяю, слишком часто воруют ее у тебя. А я так эту стрелуспрячу, что днем с огнем не найдут. Тебе же все равно, тебе это уже не грозит,а мне еще предстоят испытания.

— Послезавтра, — напомнила я, протягивая Тамарке стрелу.

— Вот именно, — вздохнула она, укладывая стрелу в ящикстола. — Посмотрим, что Пупс будет делать, если не будет у него этогоинструмента.

— И посмотрим, что он будет делать, если не будет в моемдоме ни одной картины. Все со стен сниму, даже ковер в Санькиной комнате.

— Давно пора, это мещанство, — заметила Тамарка.

— Вы прямо сговорились с Женькой, — возмутилась я. — Все ваммещанство, а ребенку холодно без ковра. Стена там ледяная.

— Но сейчас же не зима.

— Потому и иду на то, чтобы снять ковер, если вообще это поможет.Вон, у Юльки не было картин, так Пупс нашел выход: прислал мазню, да еще исказал, что от меня подарок.

— Значит, строго-настрого бабе Рае прикажи, чтобы непринимала никаких подарков.

Мне стало смешно. Бабе Рае прикажи. Будто я в моем домеприказываю. Даже говорить об этом не хочу, так обидно.

— Тома, как думаешь, что с Пупсом? — спросила я. — Он совсемс ума сошел. Даже фингал набил Розе и вазу грохнул хрустальную.

Тамарка неожиданно психанула.

— Мама, ты невозможная! — закричала она. — Я седьмая жертва.Пупс, с риском попасть в голову, пробивает уже седьмую шляпку, время от временипостреливает в людей из арбалета, потом громит дорогие картины, а тыпереживаешь за фингал Розы. Будто большего горя у нас нет, чем ее хрустальнаяваза.

Ну как тут не обидеться?

— Я сказала тебе для информации, если не хочешь слушать, такя пошла. Не знаю, о чем еще нам разговаривать тогда.

— Действительно, кроме Пупса, не о чем. Ты квартиру ребенкупокупать собираешься? — уже деловито поинтересовалась Тамарка. — Бери, покадешево. Тося уже взяла. Я трехкомнатную тебе устрою по цене двухкомнатной. Иличетырехкомнатную по цене трехкомнатной, но с небольшой доплатой.

Никаких нервов не хватит на эту Тамарку. Нашла о чемразговор затевать.

— Как могу я предаваться размышлениям о квартире, когда унас происходят такие дела? — закричала я. — Ты действительно думаешь, что ясейчас отключусь от Пупса и начну покупать у тебя квартиру, да еще и в Питере,да еще и Саньке, которому до женитьбы двадцать лет как минимум. Раньше я непозволю.

— А почему бы не купить, если дешево? — изумилась Тамарка.

— Ты настоящая капиталистка! Уже нет в тебе души!

У человека, у друга твоего, беда, а ты только и думаешь, какбы на мне понаживаться!

— Да я помочь тебе хочу.

— Силой? Ты же буквально с пытками доброе дело творишь.Сколько можно истязать меня этой квартирой? Не куплю я ее, не куплю! Даже даромне возьму, если давать будешь!

— Это вряд ли, — туманно откликнулась Тамарка, до сих пор незнаю, что она имела в виду.

Выяснять времени не было, зазвонил мой мобильный.

— Все, не знаю, что с ним делать, — разрыдалась в трубкуРоза.

— Что случилось? — испугалась я. — Снова Пупс?

— А то кто же?

Господи, когда он только все успевает? Лежал же в обмороке,так нет же, вскочил и давай с арбалетом по городу нарезать.

— Роза, что у вас произошло, когда я ушла?

— Когда ты ушла, — ответила Роза, — Пупс пришел в себя исобирался обедать, но ему позвонили. Он быстро оделся и ушел.

— И сумку спортивную с собой взял, — на всякий случайуточнила я.

Роза оторопела:

— Какую сумку?

— Большую спортивную сумку, — напомнила я.

— Да нет у него большой спортивной сумки! — закричала Роза.— Нет никакой, да и что прикажешь ему с этой сумкой делать? Пупс и спортнесовместимы. Его же со стадиона ветром сдувает.