а тех, кто вредит, можно утилизировать. И не просто можно, а нужно. Наш долг перед обществом.

Мелькнула мысль, а это не потому ли, что бактерий не захватил в цифровой мир, что-то у меня совсем нет жалости, а это же тоже вроде бы в самом-то смысле человек… да ни хрена это не человек, а только подобие человека.

Он распростерся на тротуаре перед магазином лицом вверх, во лбу широкое отверстие, плотно заткнутое плотной черной пробкой из запекшейся крови, и опять же, у меня ни капли угрызений, раскаяний или даже сомнений.

Другое дело, если бы пришлось выбирать между демократом, либералом или республиканцем, а так это просто бандит, враг любой системы и любого общества.

Ладно, видеокамера бесстрастно фиксирует картинку, я даже посмотрел в нее и улыбнулся, для таких случаев беру лицо сурового мрачного гангстера.

В запястье кольнуло, на экранчике анимированное лицо Маргариты, увидела, что мой взгляд направлен на ее мордочку, прочирикала весело:

– Огонек показывает, не спишь! Что случилось, научник?

– Лернист, – сказал я.

– Ого, – воскликнула она. – Уже и ты услышал?

– О чем?

Она выпалила жарким голосом:

– По всем новостям, что создано общество «Мерикратор»!.. Добиваются, чтобы в руководство на всех уровнях продвигать умных людей.

Я пробормотал:

– Умные, но вялые… кому нужны?

– Умным, – возразила она, – можно дать энергичных помощников! Но власть должна быть только у знающих и умных. Так они говорят. Новость о «Мерикраторе» потому и разлетелась везде, что многие считают их правыми!

– Интересно, – ответил я. – Вообще-то и я вроде бы не дурак, но как-то в руководство не рвусь. Умному человеку везде хорошо.

Она сказала с задором в голосе:

– А это ваша обязанность! Как служба в армии. Если умный – обязан отработать в правительстве или хотя бы в мэрии. В парламент избирать только умных, а не артистов и спортсменов.

– Здорово, – сказал я озадачено. – И такое продумали? Похоже, партию создавали в самом деле меритократоры.

Она спросила:

– Ты дома?

– Нет, – сказал я. – Только что закончил наладку сервера у смежников. Ты сейчас, судя по карте, дома, я в трех кварталах от тебя.

– Мне тоже не спится, – сказала она быстро. – Давай в той кафешке, что в моем доме на первом этаже?

– Хорошо, – ответил я. – Буду через три минуты.

В Москве жизнь идет ночью, и дело не в том, что должны работать все нужные службы вроде транспорта, полиции, медицины и прочих необходимых, а таких много, но и сам народ уже разделился на элоев и морлоков. Только наши морлоки изысканнее и элегантнее элоев, потому что день для работы, а ночь для удовольствий и потакания тайным страстям и порокам.

Я вошел в трансформаторную будку, плотно закрыл за собой, а то вдруг кто увидит незапертую дверь, человек только потому и добрался из пещер в нынешний хайтек, что совался везде, куда мог протиснуться.

По силовым кабелям просочился в кабинку нужного лифта, тот вздрогнул от неожиданности, но послушно, хоть и очень озадаченно пошел вниз.

Я вышел из подъезда, когда по тротуару весело стучали каблучки Маргариты, она охнула, увидев меня.

– Так ты в соседнем доме!.. Теперь верю, что зарабатываешь много, если пашешь и тогда, когда другие спят или развлекаются.

От нее пахнуло вечерними духами, шляпка с широкими и загнутыми полями, платье длинное с разрезом даже не от бедра, а талии, плечи и спина оголенные.

Мне стало на мгновение грустно, что я ей могу дать, но улыбнулся во весь рот и сказал вполне искренне:

– Ты меня удивляешь, стала еще прекраснее!

– Ой, – сказала она польщенно, – не пугай. Я все та же. А одежда, что одежда… Ты меня видел и без нее.

Я кивнул на распахнутую дверь в кафе.

– Это?

– Оно самое, – подтвердила она. – Мило, уютно и всегда открыто.

Кафе небольшое, такие называют уютными, я пропустил Маргариту вперед, за барной стойкой милая девушка с огромными наушниками, делающие ее похожей на мультипликационную обезьяну, мягкий свет, за легкими пластмассовыми столиками пусто.

Маргарита оглянулась, в больших синих глазах веселые огоньки.

– Кофе?

– Конечно, – подтвердил я. – Когда еще, как не ночью?

Она опустилась за ближайший столик, спросила хитрым голосом:

– А к кофе мороженое?

Я сел напротив, сказал обвиняюще:

– Подсматриваешь!

Она хитро сощурилась.

– Обожаю в мужчинах постоянство.

– А у меня в чем?

Она засмеялась.

– Женщина никогда не закажет вечером того, что заказывает днем!..

Я помахал рукой, девушка за барной стойкой наконец заметила нас, я знаками показал насчет кофе и мороженого, она кивнула и начала нажимать кнопки на аппаратуре.

Маргарита наблюдала с легкой улыбкой, я повернулся к ней, уточнил:

– А почему? Я вот, к примеру, и утром и вечером все тот же я.

Она с той же улыбкой покачала головой.

– Вот за это мужчины нам и нравятся. За постоянство. Хоть что-то незыблемое в этом рассыпающемся мире! И вообще, как здорово встретить мужчину, что заказывает мороженое, а не коньяк!

– Может быть, – предположил я. – еще не дорос?

Она сказала многозначительно:

– Скорее, перерос. Это мальчишки и недорослики заказывают водку и коньяк. А ты из тех, у кого это позади.

– Ой, – сказал я опасливо, – я что, совсем старый?

– Ко всем понимание приходит в разном возрасте, – сообщила она. – К кому-то вообще не приходит, таких большинство.

– Спасибо, – сказал я.

Она вдруг что-то вспомнила, улыбнулась, очень внимательно заглянула мне в глаза.

– Ах да, Рафаэлла сказала, с анализом ничего не вышло.

– Что стряслось? – спросил я участливо. – Шприц уронила?

Она помотала головой, красиво развевая пышные волосы.

– Нет, что-то другое. Не совсем поняла, что сказала в спешке, но то ли твоя кровь испарилась, то ли превратилась в тромб.

– Скорее, в тромб, – предположил я. – Кроворазжижающее не пью, воды потребляю мало.

Она сказала заботливо:

– А почему не соблюдаешь?

Я улыбнулся.

– Бессмертие обещают через восемь-девять лет, я точно доживу и без соблюдений.

Официантка переставила с подноса две чашки с эспрессо и блюдце с сахарным печеньем, я кивнул, она удалилась, все так же вся погруженная в свою мелодию, Маргарита заинтересованно взглянула на меня.

– А точно будет бессмертие?

– Точно, – заверил я. – Предначертано.

Она зябко повела красиво обнаженным плечом.

– Неизбежное пугает. Что будет?

– Нынешний мир раздрызгнется, – сообщил я. – В щебень, а то и вщент. А что будет, не берутся предсказать даже парикмахеры. Потому лопай мороженое, пока еще можно.

– А потом его не будет?

– Не будет, – заверил я. – И нас нынешних тоже. Будем… иными. Наверное, и от слова «люди» откажемся. Не зовемся же приматами, хотя мы все еще приматы.

Она посерьезнела, по мне видно,