Едва Лючия вступила в просторную бальную залу, как поняла:что Россия, юная ученица, что Венеция, стареющая красавица, – обе с равнымприлежанием внимают урокам Парижа. Она с удовольствием озирала толпувеликолепно одетых людей и была поражена, что русские дамы в высокой степениобладают умением одеваться к лицу и сверх того умеют подчеркивать свою красоту.Лючия радостно подумала, что постарается не затеряться даже и на этом блестящемфоне. И, как говорят русские, все, что ни делается, делается к лучшему: даже ихорошо, что алое роскошное платье погибло, ведь все здесь были одеты оченьярко, преимущественно в модные красные тона, так что в том платье Лючия невыделялась бы из толпы. Наряды дам были очень богаты, равно как и золотые вещиих; бриллиантов сверкало изумительное множество! На дамах, одетых дажеотносительно скромно, было бриллиантов на десять-двенадцать тысяч рублей!

Лючия с удовольствием обнаружила, что не отстала от них:Ульяна надела ей колье, которое, чудилось, прикрыло ее прелестную грудьсверкающей броней, оставив, впрочем, на виду две соблазнительные, розоватые,словно бы светящиеся изнутри округлости, двумя тонами нежнее бледно-розовогоплатья, столь богато расшитого серебром, что оно, чудилось, мелодичнопозванивает при ходьбе. Этот невинный цвет, как выяснилось, умопомрачительноидет Лючии, а самое главное – чудесно выделяется своей утонченной нежностью наобщем фоне вызывающей роскоши.

Лючия уже подметила один-два изумленно-оторопелых взгляда,брошенных на ее наряд, и почти против воли на ее уста взошла дразнящая,счастливая улыбка. Санта Мадонна, как давно она была лишена всего этого! Теперьнеуверенность и лихорадка страха, непрестанно терзавшие ее в стремительном имучительном пути, когда ее подгоняли два ужасных опасения – не опоздать кроковому мгновению и не разорвать платье, совершенно не приспособленное дляверховой езды (как и сама Лючия, впрочем), – сменились приятной горячкоюбального возбуждения, ну а от судорог в ногах осталась лишь легкая ломота,которая, конечно, вовсе разойдется, когда начнутся танцы.

Впрочем, чудесная духовая музыка играла да играла себе, нопока никто не танцевал. Лючия прислушалась. Казалось, будто звучало несколькобольших церковных органов. Лючия снова улыбнулась: русская роговая музыканравилась ей безмерно! Такой оркестр был и в Извольском, но только меньше.Здесь же, конечно, играло не менее полусотни музыкантов, и у каждого музыканта,знала Лючия, был свой рог, у каждого рога свой особый тон, и толькоодин-единственный звук мог извлечь играющий, а поэтому каждый должен былсчитать, когда ему играть, а когда сделать паузу. Слаженность игры былаошеломляющая, невозможно было понять, как все эти отдельные звуки моглисливаться в одно чудесное целое и откуда бралась такая выразительность. Пелакак бы очаровательная исполинская свирель.

Лючия встрепенулась. Говор и смех праздной толпы звучал в ееушах, как слабый шум отдаленного моря. Она всю жизнь жила у моря и умела даже всамый безоблачный день предощущать грядущую бурю. И теперь знакомое волнение,зародившееся на дне души, подсказало ей, что еще не время разнеживаться ивеселиться: на горизонте появились чуть заметные белые перья облаков. Они поканевинны на вид, но пройдет совсем немного времени – и затянут все небо,принесут с собой шквальный ветер…

Роль этих самых перистых облачков в зале играли двое лакеев.Против обыкновения, они были одеты не в раззолоченные или рассеребрянныеливреи, а наряжены неграми: в черное бархатное платье, так плотно пригнанное ктелу, что лакеи казались нагими. На них были только перья в головах и вокругбедер, по образу африканцев или индейцев, и Лючия едва не расхохоталась,вообразив, сколько петухов и индюков рассталось со своим роскошным оперениемради двух сих арапов! Ну а арапы между тем исполнили свою обязанность исообщили о новой гостье, поэтому Лючия, хоть и собралась внутренне для этогособытия, не могла не содрогнуться, услышав пронзительные крики, перекрывшиедаже громкую музыку:

– Прибыла княгиня Извольская!

Это был острый момент. Чудилось, вся зала враз обернулась кней, словно некое стоглавое существо, затаив дыхание, не веря глазам… Лючиявздрогнула, на миг растеряв весь свой апломб. Что здесь происходило в ееотсутствие? Что успело произойти? Что увидит она в глазах Андрея? Где он?

Пока она не видела мужа, однако к ней спешил высокийстатный, необыкновенно красивый, хоть и в почтенных летах, мужчина, и на лицеего Лючия с облегчением прочла самое искреннее радушие.

Стало быть, она поспела вовремя!

Граф Лямин (это явно был хозяин) склонился к ее руке:

– Какое счастье видеть вас, милая, милая Сашенька! Надеюсь,вы позволите вас по-прежнему так называть? Ах, проказница! Я всегда уверялкнязя Сергея Николаевича, что его дочь еще даст ему дрозда!

Лючия не вполне была уверена в значении сей идиомы, однако графрасхохотался – и она не могла не улыбнуться в ответ.

– А я-то надеялся ежели не на роль жениха, то хотьпосаженного отца! – ласково журил граф Лямин, с прелестной фамильярностьюпохлопывая Лючию по ладони, которую так и не позаботился выпустить, – оставиливы меня, моя нежная красавица, с сердцем, разбитым вдребезги… как, впрочем, идесяток-другой прочих ваших безнадежных воздыхателей. Одно и утешает, что неодин я получил отставку!

Слава те, господи, уровень отношений с этим веселымчеловеком, хотя и имевшим вид седого воина, утомленного непогодами, но, похоже,не переставшим ходить по via amorosa [38], вмиг сделался понятен Лючии. Ончем-то напомнил ей приснопамятного Бартоломео Фессалоне, однако этовоспоминание отнюдь не огорчило, не рассердило ее, а напротив, наполнилодоверием к князю. Ей не составило никакого труда поддержать беззаботную,кокетливую болтовню с ним, как-то незаметно перешедшую в общий разговор, ибо совсех концов залы к ним устремились люди, и все, чудилось, знали княжну АлександруКазаринову, которая сделалась теперь княгиней Извольской, все, чудилось, любилиее, ибо наперебой изъявляли ей свои ласки. Лючию словно бы закружилразноцветный, душистый вихрь объятий, поцелуев, рукопожатий, комплиментов…

Она мимолетно вспомнила загадочную, натянутую атмосферу«Ridotto», или казино Моро, или любого другого злачного места в Венеции:приклеенные улыбки, одинаковые белые маски-баутты, ледяные взоры, коварство подмаской лести… Здесь же на нее смотрели с любовью, желали счастья от души.Искренность чувств – вот что сделалось для нее ошеломляющим открытием!