О, проклятье, проклятье всем мужчинам, их коварству!.. Неединожды с тех пор, как живет на земле род людской, срывался этот вопль сженских уст, но, наверное, ни разу он не был исполнен такой горечи ивозмущения!

О, как она была права! Как все угадала! Лючия в гневезаломила руки. Конечно, при чем тут пунктуальность князя? Пунктуальностьрусского – чушь, чушь какая! Да он нарочно заманил ее на лед. Он и впрямьподталкивал ее к торосам и опасным промоинам в надежде, что она провалится вводу, а нет, так хоть ногу подвернет или сломает. По его все и вышло. Князьхотел, чтобы у него была приличная причина не являться на бале с молодой женой.Почему? Стыдился ее? Опасался, как она воспримет осуждающее лю бопытствособравшихся? Или боялся, что она узнает: Александра Казаринова, родовитаякняжна, была всего лишь ставкой в азартной игре, и эта ставка выиграла?

Всякая причина была по-своему извинительна, но не всякаязаслуживала прощения. Князь не считался со своей женой, она для него несуществовала! Лючия обхватила себя за плечи – озноб бил все сильнее, – да так иобмерла. Все не то, не так! Напротив – он слишком с ней считается! Он боялся ееприсутствия на балу. Откроется их венчание, для тайны коего одна причина –любовь, а тут обиженная супруга и закричит, мол, муж вовсе меня не любит, унего открытые шашни с крепостной полюбовницей! Конечно, в железо князя за сиене закуют, а все-таки для человека, который столь блюдет свою пресловутуючесть, это урон большой. И, возможно, при сем признании условия пари не будутсчитаться исполненными. А уж сколько веселья доставлено будет НаядеШишмаревой-Лихачевой, когда она узнает, что князь у нее, продав собачью свору,собственного сына выкупал… О, конечно, Извольский готов на все, чтобы жена неоказалась на балу – но под благовидным, приличным предлогом.

Черта с два! Лючия в ярости ударила кулаком в бархатноесиденье. Еще один мужчина, который хочет вылепить ее жизнь и смерть по своейволе? Фессалоне, потом Лоренцо Анджольери, Чезаре с его гнусавым голосом –теперь этот русский медведь? А вот не будет этого! Не будет!

Она вцепилась в ворот платья спереди и дернула с такойсилой, что тесемки на спине лопнули – и она вылупилась из мокрой, слипшейсяодежды, как из скорлупы сваренного вкрутую яйца. Рубашка, мокрая насквозь, тожебыла содрана и брезгливо брошена на пол кареты, а Лючия навертела прямо наголое тело все меха, которые были в изобилии набросаны вокруг.

Нет уж, нет! Она не подыграет князю. Ей уже гораздо теплее,а в имении сразу в горячую воду, снова одеваться – и к графу Лямину. Извольскийузнает, что нельзя безнаказанно вертеть Лючией Фессалоне, даже если ей ивзбрела блажь притвориться Александрой Казариновой. Она появится на балу,произведет там фурор своим прибытием – и князь поймет, что не столько он все этовремя лгал, сколько сам был обманут.

И снова мстительный пожар зажегся в ее крови, а сверху грелимеха, так что к тому времени, как копыта коней застучали по мерзлой, плотноубитой земле, Лючия уже вполне согрелась и никакая горячая вода ей была не нужна.

Ее встретили, кричали, про ванну, баню, про постель, водку…

– Одеваться! – скомандовала она. – Быстро!

Столпившаяся дворня разлетелась с ее пути, как ворох сухихосенних листьев. Слуги знают: если господа говорят таким голосом, лучше немешкать с исполнением, не попадаться под горячую руку! И только одна тонкая,невысокая фигурка бесстрашно преградила путь разъяренной барыне и твердымголосом произнесла:

– Извольте ванну брать, сударыня.

– Чт-то? – запнулась Лючия. – А ну, с дороги. Не то… не топродам с торгов, засеку до смерти!

Ульяна (разумеется, это была она!) сузила глаза:

– Не продадите. Я ведь вольная, сами знаете.

– Вольная?

Горячая волна ударила в голову. Ну конечно, князь не хотел,чтобы его сын рос крепостным. Мало ли какие превратности судьбы… Откупил Ульку,значит, у Шишмаревой-Лихачевой и дал ей волю. Ну, теперь им и правда нужно поскорееизбавиться от бедной Александры! Нет, надо держаться от Ульки подальше. Ещеподсыпет чего-нибудь, ведьма. Нет, не успеет! Лючия радостно усмехнулась. Неуспеет! Зато она успеет сказать сопернице все, что о ней думает.

– Оч-чень хорошо! – засмеялась Лючия. – Ванна мне уже ненужна, и без того жарко. Пошли, поможешь мне одеваться.

И она полетела в свою гардеробную, вцепившись в руку Ульяныи волоча ее за собой.

– Господи! – в отчаянии воскликнула та. – Но ведь князь невелел!..

– Не велел? – остро глянула через плечо Лючия. – Это ещепочему? Неужто боится, что мне станет известно про пари? Да я и так знаю!

– Откуда?! – выдохнула Ульяна – и осеклась, но Лючия ужепоняла эту обмолвку и мрачно кивнула: в точности все так, как она предполагала,и Ульяна, конечно, посвящена во все дела своего знатного любовника.

– Вы не должны… – забормотала вдруг Ульяна. – Не думайте онем плохо! Он бы и без того к вам присватался, только думал, что преждеперебеситься надобно… А тут черт попутал в этот спор ввязаться, ну и…

– Перебеситься? – расхохоталась Лючия. – Отличная задумка! Ис кем же он хотел перебеситься? Не с тобой ли?

Ульяна с такой силой выдернула из ее руки свою ладонь, чтоЛючия даже оступилась и невольно обернулась.

– Да вы что, барыня, белены объелись?! – выкрикнула Ульянадрожащим голосом. – Побойтесь бога! Вы же знаете, что я сестра ему!

***

Лючия только и могла, что хлопнула глазами, – изумлениеотняло силы.

– Как – сестра? – переспросила, едва шевеля онемевшимигубами.

– Да так! Будто не знаете, что батюшка князя мою мать любили десять лет ее пытался откупить у госпожи Шишмаревой-Лихачевой, а когда яродилась… Да о чем говорить! – прервала себя Ульяна. – Вы ведь об этом не хужемоего знаете!

– Знаю? Откуда мне знать? – пробормотала Лючия.

– Как откуда? Да ведь когда князь увез меня, раненую, изШишмаревки, я уж богу душу отдавала, и он заехал в Казариново, чтоб вашдомашний лекарь мне помощь оказал. Да вы же сами… – Ульяна задохнулась, и Лючияс оторопью увидела, что та едва сдерживает слезы. – Вы же сами врачевали моираны и говорили, что ежели женщина другой женщине способна отрезать сосцы, ейза то мало на лбу выжечь раскаленным железом клеймо «Зверь».