– Очень уж вы меня интригуете. Хочется понять,что вы за человек. Зачем наследнику коровинских миллионов тратить лучшие годыжизни и огромные средства на врачевание безумцев? Скажите, отчего вы решилизаняться психиатрией? От пресыщенности? От пустого любопытства и презрения клюдям? Из желания покопаться холодными руками в человеческих душах? Если так –это интересно. Но я подозреваю, что причина может оказаться еще более яркой. Явижу по вашему лицу, что вы не пресыщены… У вас живые, горячие глаза. Или яошибаюсь, и это в них одно только любопытство светится?

Дайте мужчине понять, что он вам бесконечноинтересен, что вы одна видите, какой он единственный и ни на кого не похожий,уж не так важно, в хорошем или в плохом смысле – вот в чем, собственно,заключается смысл первого закона. Надо сказать, что особенно притворятьсяПолине Андреевне не пришлось, ибо она вполне искренне полагала, что каждыйчеловек, если как следует к нему приглядеться, в своем роде единственный и ужеоттого интересен. Тем более такой необычный господин, как Донат Саввич Коровин.

Доктор пытливо посмотрел на посетительницу,словно приноравливаясь к произошедшей в ней перемене. Заговорил негромко,доверительно:

– Нет, психиатрией я занялся не отлюбопытства. Скорее от отчаянья. Вам в самом деле интересно?

– Очень!

– На медицинский факультет я пошел изюношеского нарциссизма. Первоначально не на психиатрическое отделение, а нафизиологическое. В девятнадцать лет воображал себя баловнем Фортуны исчастливым принцем, у которого есть всё, чем только может обладать смертный, ихотелось мне лишь одного: найти секрет вечной или, если уж не вечной, то покрайней мере очень долгой жизни. Среди богатых людей это довольнораспространенный вид мании – у меня и сейчас имеется один подобный пациент, вкотором нарциссизм доведен до степени патологии. Что же до меня самого, тодвадцать лет назад я мечтал разобраться в работе своего организма, чтобыобеспечить как можно более продолжительное его функционирование…

– Что же вас свернуло с этой дороги? –воскликнула Лисицына, когда в речи доктора возникла небольшая пауза.

– То же, что обычно сбивает чрезмернорациональных юношей с заранее рассчитанной траектории.

– Любовь? – догадалась Полина Андреевна.

– Да. Страстная, не рассуждающая, всеохватная– одним словом, такая, какой и должна быть любовь.

– Вам не ответили взаимностью?

– О нет, меня любили так же пылко, как любиля.

– Отчего же вы говорите об этом с такойпечалью?

– Оттого что это была самая печальная инеобычная из всех известных мне любовных историй. Нас неудержимо тянуло друг кдругу, но мы не могли оставаться в объятьях и минуты. Стоило мне приблизиться кпредмету моего обожания на расстояние вытянутой руки, и она делалась совершеннобольной: из глаз лились слезы, из носу тоже текло ручьем, на коже выступалакрасная сыпь, виски стискивало невыносимой мигренью. Стоило мне отодвинуться, иболезненные симптомы почти сразу же исчезали. Если б я не былстудентом-медиком, то, верно, заподозрил бы злые чары, но ко второму курсу яуже знал про загадочный, неумолимый недуг, имя которому идиосинкразическаяаллергия. Во множестве случаев нельзя угадать, отчего она происходит, и темболее неизвестно, как ее лечить. – Донат Саввич прикрыл глаза, усмехнулся,покачал головой, будто удивляясь, что подобное могло приключиться именно с ним.– Наши страдания были неописуемы. Могучая сила любви влекла нас друг к другу,но мои прикосновения были губительны для той, кого я обожал… Я прочитал всё,что известно медицине про идиосинкразию, и понял: химическая и биологическаянаука еще слишком несовершенны, в протяжение моего земного пути они не успеютдостаточно развиться, чтобы одолеть сей механизм физиологического неприятияодного организма другим. Тогда-то я и решил перейти на психиатрию – занятьсяизучением устройства человеческой души. Своей собственной души, которая сыграласо мной такую скверную шутку – из всех женщин на свете заставила полюбить туединственную, которая была мне заведомо недоступна.

– И вы расстались? – вскричала ПолинаАндреевна, тронутая чуть не до слез и самим рассказом, и сдержанностью тона.

– Да. Таково было мое решение. Со временем онавышла замуж. Надеюсь, что счастлива. Я же, как видите, холост и живу работой.

Несмотря на всю свою сообразительность,госпожа Лисицына не сразу догадалась, что хитрый доктор тоже ведет с ней игру –только не женскую, а мужскую, такую же древнюю и незыблемую в своих правилах.Верный способ получить доступ к женскому сердцу – пробудить в немсоревновательность. Тут лучше всего рассказать про себя романтическую историю,непременно с печальным концом, тем самым как бы показывая: вот, смотрите, накакую глубину чувств я был способен прежде и, возможно, был бы способен теперь,если б нашелся достойный объект.

Спохватившись, Полина Андреевна оценила маневри внутренне улыбнулась. Рассказанная история, вне зависимости от достоверности,была оригинальна. К тому же, из всего монолога следовало, что гостья докторунравится, а это, что ни говори, было лестно, да и на пользу делу.

– Так вам дорога ваша работа? – участливоспросила Лисицына.

– Очень. Мои пациенты – люди необычные, каждыйв своем роде уникум. А уникальность – это род таланта.

– Чем же они так талантливы? Умоляю,расскажите!

Круглые глаза рыжеволосой гостьи расширилисьеще больше в радостном предвкушении. Здесь вступал в свои права закон номердва: подвести мужчину к теме, которая его больше всего занимает, и потомправильно слушать. Только и всего, но сколько мужских сердец завоевывается припомощи этой нехитрой методы! Сколько дурнушек и бесприданниц находят себе такихженихов, что все вокруг тольку диву даются – как это им только подвалило эдакоене заслуженное счастье. А так и подвалило: умейте слушать.

Что-что, а слушать Полина Андреевна умела. Гдетребовалось, вскидывала брови, по временам ахала и даже хваталась за грудь,однако же без малейшей преувеличенности и, главное, опять безо всякогопритворства, с самой неподдельной заинтересованностью.

Донат Саввич начал говорить как бы нехотя, ноот такого образцового слушания мало-помалу увлекся.

– Мои пациенты, разумеется, ненормальны, ноэто означает лишь, что они отклонены от некоей признаваемой обществом среднейнормы, то есть необычнее, экзотичнее, причудливее “нормальных” людей. Я принципиальныйпротивник самого понятия “норма” применительно к любым сравнениям в сферечеловеческой психики. У каждого из нас своя собственная норма. И долг индивидаперед самим собой – подняться выше этой нормы.