умов, столь Спренгтпортену неприятное, усилилось еще более, когда стали оглашаться сделанные Мусиным-Пушкиным, по его же внушениям, распоряжения к поддержке финского войска против Шведов. Дело выяснялось постепенно в таком смысле, которого не только Шведы, но и большинство Финляндцев вовсе не желали и не ожидали. Все заявления, объяснения и представления конфедератов сводились к тому, что война начата незаконно, и что они желают созыва сейма для решения спорных, по их мнению, вопросов. Мысль же об отделении Финляндии от Швеции, о противопоставлении интересов той и другой, лежавшая в глубине души лишь нескольких честолюбцев, была, как известно совершенно обойдена молчанием не только в знаменитой «ноте», но и во всех письменных объяснениях и воззваниях конфедератов. Если она и обсуждалась в тесном кружке первоначальных заговорщиков, то она была далека от сердечных желаний прочих конфедератов и даже прямо для них невозможна. Одно — желать, если существующая форма правления дает тому повод, принять участие в решении вопроса о войне и мире, или вообще в делах управления; другое — лелеять мечты об отделении от государства крупной его части, тем более с смутной перспективой подчинения её враждебной и даже ненавистной России. Люди более благоразумные предугадывали, что если и обещалась намеками гарантия России в независимости Финляндии, то это могло быть только до времени, когда первой окажется нужным или полезным наложить на последнюю свою руку. рассматривая петербургский ответ, эти люди находили в нем косвенное подтверждение хитрого намерения отделить Финляндию от Швеции: везде почти говорилось только о финской армии и финском народе. Эти и подобные соображения и страхи приносили свою долю пользы королю: от колебаний был уже один только шаг к возврату на путь законности и долга.

Спренгтпортен, видя, что цель его честолюбия ускользает, спешил поправить дело частыми свиданиями и сношениями с конфедератами. 13-го августа, как было упомянуто, он виделся с Егергорном; 14-го из Ликала он описывал Мусину-Пушкину это свидание и бывшие при том разговоры, а 16-го подвинулся в Мемеле, еще ближе к лагерю Финнов, где и выжидал возможности лично объясниться с Армфельтом. Старик, без сомнения, не питал к нему добрых чувств, а потому сначала свидание не устраивалось — «au commencement la chose avait un moment critique», писал он главнокомандующему; потом оно состоялось в том же местечке Умелйоки, где за три дня перед тем он виделся с племянником. Туда Спренгтпортен отправился совершенно секретно и без конвоя. С Армфельтом находились здесь Хестеско и некоторые другие из старших офицеров. Собеседники и в этом случае, по отзыву Спренгтпортена, подтвердили, не колеблясь решимость сделать последнее усилие, чтобы достигнуть созыва сейма. Решение их выразилось не в чем ином, как в отсылке королю упомянутой уже выше просьбы от 24(13) августа. Густав отверг ее и в негодовании воскликнул: «никогда не соглашусь я на это дерзкое требование; никогда не приму закона от моих подданных!» Дальше этого заговорщики не шли; но конфедерация продолжала существовать, как бы в доказательство беспомощности короля. Спренгтпортен хватался за этот проблеск жизни и старался поддержать в единоплеменниках падавшую мимолетную их энергию. Он все-таки добивался действия финских войск сообща с русскими, и побуждал их избрать себе для того самостоятельного главу, который поддерживал бы в конфедерации единство, направлял её суждения и действия. Он почти пальцем указывал на того, кого следовало избрать[71].

Однако слушатели были глухи и немы. Сам Спренгтпортен признает, что долго видел их боязливыми и колеблющимися. Устами Армфельта ему возражали, что принятие его предложений может привести к разладу со Шведами, и что затем трудно будет восстановить отношения, если они заподозрят Финнов в стремлении образовать самостоятельное государство. Но так как Спренгтпортен продолжал склонять к единству действий с русскими войсками, то в окончательном результате была просьба Армфельта удостоверить, что Императрица не будет вмешиваться в их дела и не будет принуждать их принимать от неё законы, вместо ожидаемых пособий. Спренгтпортен не мог не видеть во всех этих сомнениях полного недоверия к обещаниям, на которые он не скупился.

В таких затруднениях Спренгтпортен не стесняясь, переменил фронт и принялся истолковывать слова и намерения Екатерины уже совершенно в другом смысле и прямо лгать.

На просьбу Армфельта он отвечал письмом из Ликала от 16-го августа. Здесь он называл недостойными и ложными слухи о том, что Императрица будто бы желает отделить Финляндцев от Швеции. Он старался уверить, ссылаясь на всем известные гуманные и великодушные чувства Екатерины, что во всех её действиях не найдется и тени посягательства на свободу, которую Финляндцы желают сохранить. «Если же, — писал он, отвечая на возражения против петербургского ответа, — её Вел-во обращается в частности к Финнам, то лишь потому, что первые шаги раскаяния в неправильно и неожиданно начатой войне сделаны ими. Она скажет тоже самое и Шведам, если они присоединятся к вам чтобы требовать возврата похищенных у них прав, её Вел-во приглашает вас поэтому соединиться, и тогда она согласна принять предложения нации и отвечать на них». — «Вот, — продолжал он далее, — объяснения, которые должны внушить вам полное и безусловное доверие к последствиям настоящих событий. Если в вас остаются еще малейшие сомнения, то я беру смелость уверить самым положительным образом, что виды её Вел-ва таковы, какими вы только можете их желать. Очень далекая от того, чтобы думать о каком-нибудь стеснении ваших суждений, настоящих или будущих, её Вел-во ничего с большим удовольствием не желает, как видеть вас направляющими так или иначе ваше собственное счастье, когда вы будете собраны на сейме вместе с шведскими государственными чинами, чтобы покончить с угрожающими вам бедствиями». Спренгтпортен заключал свое письмо горячими пожеланиями успеха «как честный человек и патриот».

Армфельт не замедлил ответом, и в тот же день 16 (27) августа коротко и ясно написал следующее: «Я получил письмо, которым вы сообщаете нам о бескорыстных и миролюбивых намерениях её И. Величества. Это успокаивает всех и в особенности нас, столь горячо желающих, чтобы Финляндия всегда оставалась соединенной со Швецией, как было в продолжение стольких веков. В твердой надежде, что скоро прочный и постоянный мир соединит обе монархии, имею честь быть и пр. Армфельт».

Но вслед за этим письмом, в тот же день 16 (27) августа, Армфельт поспешил послать Спренгтпортену другое письмо, находя может быть что первое, отправленное немедленно с тем же посланным, было не довольно обстоятельно. С другой стороны первому письму можно присвоить в некотором роде официальный характер, тогда как второе носило отпечаток большей интимности или доверительности. В этом втором письме он еще