словам, несколько его беспокоило, и тем настойчивее домогался он сближения отряда Раутенфельда к самому почти неприятельскому лагерю. Однако Карл не приехал; взамен того начальник финских войск Мейерфельд вызван был в главную квартиру в Гёгфорс, а его заменил в лагере конфедератов генерал Каульбарс. Такая перемена, указывавшая на новые еще соображения принца против конфедератов, сделалась известна Спренгтпортену 19-го, когда он был в Мемеле. Но, как изложено, он продолжал утверждать, что конфедерация делает свое дело.

* * *

Ведя все эти переговоры и переписки, Спренгтпортен не забывал своего главного рычага — денег. В апостиле к письму на имя Михельсона от 18-го он указывал на положение свое на столько скудное, что ему не на чем даже было писать письма. Он упоминал при этом и о своем пустом кошельке и просил прислать на ежедневные нужды сотню червонцев, с тем, что они будут возмещены из его Сердобольской кассы, как только он возвратится к отряду. Здесь же Спренгтпортен высказывал мнение, что теперь именно было время открыть кошелек «для некоторого утешения Финляндии». По его словам, Лейонхуфвуд уверял, что у них нет ни хлеба, ни платья, ни гроша денег. Из общего характера этой переписки выходило, будто Спренгтпортен имел в виду доставлять утешение на счет собственного кошелька или, по крайней мере, из тех 4. 000 серебряных рублей, которыми снабдил его на известное назначение Тутолмин при отъезде из Петрозаводска. Во всяком случае, он просил Михельсона по прочтении этого рапорта, немедленно послать его в оригинале (incessament en original) к Мусину-Пушкину для представления её Величеству.

Главнокомандующий, относясь как всегда с полным доверием ко всем заявлениям Спренгтпортена, со своей стороны уверял Императрицу, что «фины крепки», что Шведы уйдут за границу и что он, Спренгтпортен, ему необходим, а потому просил не отправлять его к отряду в Сердоболь. Собственные уверения барона в его влиянии на очищение Гёгфорса (которое, к слову, далеко еще не состоялось) и упоминания о пустоте кармана были посланы в Петербург в подлиннике.

Ответ не заставил себя долго ждать: «Генерал-майора барона Спренгтпортена вы можете держать при себе, — писала Императрица 25-го августа, — покуда польза дел наших требовать будет». И далее: «посылается при сем вам 5. 000 червонных, из коих 1. 000 пожаловали мы барону Спренгтпортену, а из остальных четырех вы не оставите делать награждения и пособия благонамеренным финляндцам по надобности, и по мере усердия каждого и действительных услуг нам оказываемых для пользы или службы нашей из того ожидаемой, производя сии дачи посредством барона Спренгтпортена. В сем мы на вашу осмотрительность полагаемся».

Деньги лились дождем. У Спренгтпортена не спросили: где же немалая сумма 4. 000 рублей сер., данная ему три недели назад, из которой, идя от Петрозаводска до Олонца, он не мог истратить на «известное назначение» ни одной копейки? Присылали вновь и без дальних разговоров еще 4. 000, уже не рублей, а червонных, кроме крупного подарка Спренгтпортену. Но, осыпая его золотом, Императрица была уверена, что покупает России слугу. Во всяком случае, однако, известный счет деньгам Екатерина вела. В собственноручной приписке к тому же указу главнокомандующему от 25-го августа она добавила: «что о Рубине слышно? Вы и с ним, помнится, отправили знатную сумму?» Рубин был пограничный комиссар, собиравший разные политические сведения. Сколько денег было ему отпущено, не видно; но из некоторых позднейших писем ясно, что Спренгтпортен находил его деятельность бесполезной, а деньги потраченными даром. Надо, впрочем, иметь в виду, что Рубин действовал на одном с Спренгтпортеном поприще, но независимо от него, а этот генерал конкурентов не любил. Неблагоприятные его отзывы, как и следовало ожидать, вскоре достигли цели. Не далее недели после вопроса Императрицы, представляя ей некоторые доставленные от Рубина сведения, Мусин-Пушкин дополнял: «но как господин генерал-майор барон Спренгтпортен о сем корреспонденте Рубина сделал мне такое описание, по коему его человеком надежным и честным почитать неможно, то я и известиям его не давал веры, приказав Рубину, чтобы он удержался раздавать деньги, ему на таковые случаи данныя». Этим простым, но далеко не новым способом, Спренгтпортен легко устранил возможность получения правительством таких данных, которые освещали бы дело с другой точки зрения и могли, пожалуй, быть неблагоприятны его расчетам.

II. Конфедераты и главная квартира. — Требования Императрицы Екатерины

Между тем главнокомандующий нашел нужным произвести 21-го августа рекогносцировку неприятельского лагеря у Гёгфорса. В ней принял участие и Цесаревич Павел Петрович. Обозрение показало, что неприятель занимает от природы неприступное место, расположенное на крутых высотах, у подошвы коих протекает река. Мост, соединявший оба берега Кюмени, разломан и в разных местах по берегу поставлены батареи. Чтобы узнать число орудий и силу их, послана была небольшая партия егерей и казаков подступить ближе к реке, делая вид, что ищет переправы. Неприятель действительно открыл батареи, но числа людей нельзя было определить, так как возвышенности и скалы давали им непроницаемые прикрытия[72]. Прямая цель рекогносцировки таким образом не была вполне достигнута. Но была еще другая, скрытая цель, о которой имеются разноречивые сведения. Из упомянутых хранящихся в Имп. Публичной Библиотеке «Записок шведского офицера», который состоял при генерале Каульбарсе временно командовавшем финскими войсками, и которого нет оснований обвинять в неправильности показаний, видно что Спренгтпортен побуждал заговорщиков свидеться при этой рекогносцировке с Великим Князем. Накануне он писал Армфельту следующее: «Наш Великий Князь прибудет в Мемеле в 10 или 11 часов. Он ничего не желает, кроме дружбы и тишины. Его цель видеть ваши позиции; но если бы случайно нам довелось встретиться, это было бы приятно как ему, так в особенности мне, уверившему Великого Князя в единомыслии с обеих сторон и в вашем доверии. Мы надеемся, что так именно и случится; поэтому предупреждаю, что приезд к вам моего трубача с письмом, написать которое я уполномочен, будет служить сигналом приезда Цесаревича и его свиты». Письмо это, по недоразумению, попало в руки не Армфельта, а начальника войск Мейерфельда. Благодаря этому обстоятельству, а может быть и по другим причинам, но посланному Спренгтпортеном при трубаче офицеру, с извещением о приезде в Мемеле Великого Князя и о желании видеться с шведскими офицерами, был дан отрицательный ответ. Таким же отказом ответил и сопровождавший нашего посланного при его возвращении неприятельский офицер на приглашение отобедать у Великого Князя.

Но ни о записке своей к Армфельту, ни об этих предложениях и отказах Спренгтпортен ничего не писал ни Мусину-Пушкину, ни Императрице, хотя вообще писал обоим крайне плодовито. По