более определительно удостоверял, что конфедераты никогда не имели иной цели, кроме достижения вместе со Шведами счастливого мира. Тут же, очевидно в ответ на настояния Спренгтпортена на более активной деятельности конфедерации и на избрании Финнами особого шефа, Армфельт категорически ставил на вид, что сплотить этот союз более прочно, на предложенных им, Спренгтпортеном, основаниях, — т. е. с содействием русских войск, — нет никакой возможности, так как все решительно противятся отделению финских войск от шведских. «Таким образом — писал Армфельт — нигде не будет уже более речи о чем-либо другом, кроме защиты границ». Он надеялся, что от Гёгфорса Шведы скоро отступят.

Этим письмом глава конфедератов, как он сам пояснял, желал и надеялся убедить своего корреспондента «в патриотических и военных чувствах его и его товарищей». Он удостоверял, впрочем в выражениях довольно непонятных, что эти чувства будут продолжать существовать до тех пор, пока положение более отчаянное не заставит их решиться на дело, которого они на столько же хотели бы избежать, насколько признательны Русским за то, что они его устранили. Передавая это письмо Мусину-Пушкину, Спренгтпортен, против приведенных загадочных слов, приписал на подлиннике: «Ея Вел-во поймет, что хотят этим сказать», и едва ли не более еще затемнил их смысл. По всей вероятности Армфельт подразумевал остановку в движении русских отрядов не переходя границы, когда Шведы отступили, за нее, а также то, что они не воспользовались бывшей в финских и шведских войсках неурядицей после 23-го июля.

Дело шло таким образом со стороны конфедерации исключительно о созыве сейма и о мире. Один из самых радикальных членов её, Егергорн, также толковал только об этих предметах, хотя и давал им более решительный оттенок. Король, как выше было упомянуто, на заявление конфедератов от 13(24) августа категорически отказал и в сейме и в мире, но, по удостоверению Егергорна, «он конечно будет принужден и к тому и к другому».

Не смотря на такие вполне определенные отзывы, Спренгтпортен продолжал однако давать большое значение конфедерации и видел только слабость и колебание заговорщиков в отделении Финнов от Шведов. Взгляды свои он продолжал сообщать Мусину-Пушкину, который с полной верой представлял их Императрице. Находя нужным всемерно спешить, Спренгтпортен предлагал главнокомандующему «возвысить в отношении к конфедератам голос (hausser nа voix)», чтобы дать им знать о необходимости более решительных действий и побудить к общности операций их войск с нашими. В то время генерал Раутенфельд с авангардом Михельсона занимал Ликала и аванпосты были уже в Мемеле, согласно прежним требованиям Спренгтпортена. Поэтому он настаивал пред Мусиным-Пушкиным на том чтобы войти в открытые соглашения avec ces braves gens. Он думал достигнуть этим путем скорого разрешения дела и тем исполнить волю Императрицы, хотя впрочем, как видно из переписки его с Мусиным-Пушкиным, он и сам хорошо не знал, желает она ускорять ход событий или была готова выжидать. Спренгтпортен так много и так спешно писал, что не мог обойтись без противоречий и сбивчивости. В виду открытий сношений он даже проектировал письмо к Армфельту, «чтобы незаметно привести конфедератов волей-неволей к подчинению сим обстоятельствам». Вопреки усиленным просьбам племянника, он не только не успокаивался и не вооружался терпением, но еще более торопил движения войск для сближения с финскими полками. Он не ожидал разрешений главнокомандующего, а сам сносился как с начальником авангарда Раутенфельдом, так и с генералом Михельсоном, непрестанно переезжая из одной местности в другую. 17-го он был в Фридрихсгаме у Михельсона, 18-го в Сиппола у Раутенфельда, 19 го в Мемеле, и везде побуждал к передвижению отрядов согласно его видам. Из Сиппола 18-го, он заявлял Михельсону о необходимости подвинуть уже весь корпус Раутенфельда до Мемеле, где были только передовые посты. Надо было — по его мнению — выставить на показ перед глазами армии конфедератов помощь, столько же близкую, сколько и сильную. Эта финская армия, по его доводам, должна быть в данную минуту предметом всего внимания русских начальников, так как она не сегодня-завтра может сделаться жертвой всяких случайностей. Он находил даже, что присутствие и самого Михельсона необходимо по близости, именно в Ликала.

Проехав до Мемеле, Спренгтпортен убедился, «что все спокойно и дела идут своим чередом», и 20-го приехал обратно в Фридрихсгам, куда тем временем Мусин-Пушкин перенес свою главную квартиру. Войска обеих сторон были уже настолько близки между собой, что между офицерами происходил постоянный обмен любезностей. Одни приглашали к себе других и сношения производились самым домашним образом. Как остроумно заметил один современник, в эту войну была потребность не в солдатах для сражений, а в трубачах для передачи непрерывных корреспонденций с той и с другой стороны.

После свидания с Армфельтом 16-го, Спренгтпортен виделся 18-го утром с полковником Лейонхуфвудом, приезжавшим на русский берег реки, в Виала. Из его объяснений он окончательно удостоверился, что король не только оставил армию, но уже и уехал из Або в Стокгольм. От этого же офицера сделалось известным, что все шведские полковники присоединились к решению конфедератов о созыве сейма. Чтобы известить об этом решении принца Карла, командовавшего теперь армией, были отправлены к нему в качестве депутатов полковники: граф Шверин и барон Стрёмфельд. Оба, по словам Спренгтпортена, принадлежали к высшему дворянству и были приверженцами лиги графа Ферзена, враждебной королю. По словам же Лейонхуфвуда, депутаты должны были от лица всей армии просить в то же время принца об удалении войск из Гёгфорса, чтобы дальнейшим удержанием этого пункта не возбуждать неудовольствия Императрицы. Спренгтпортен приписывал этот последний шаг конфедератов его влиянию и убеждениям очистить. Гёгфорс как бы в знак признательности Екатерине за обещание не простирать движения своих войск по ту сторону границы, чем русские лишали себя удобного и кратчайшего пути для обхода и уничтожения королевской армии. Насколько справедливо утверждение Спренгтпортена, что именно благодаря его влиянию шведские войска собирались очистить Гёгфорс — сказать трудно. Но, во всяком случае, это намерение истекало само собой из программы действий, выраженной Армфельтом в вышеприведенном письме из Аньялы, т. е. ограничиться защитой только своих границ, очистив русскую территорию. С другой стороны, нигде не видно, чтобы Императрица не имела вовсе намерения продолжать наступление в шведскую Финляндию: это не было бы согласно ни с первоначальным планом действий, ни с советами Грейга, ценившимися высоко, ни с тем неудовольствием, которое Екатерина выражала впоследствии по поводу остановки в преследовании Шведов. Даже в анонимном ответе была положительно предусмотрена необходимость вступить в шведскую Финляндию.

Из последнего свидания Спренгтпортен вынес и известие, что в лагере конфедератов ожидают самого принца Карла. Это, по его