уверял, что она и ныне уже претерпевает скудость в нужном пропитании, и удастся адмиралу Грейгу продолжительно держать взаперти шведский флот».

Записка, о которой гр. Остерман упоминал, писана по-французски и состоит всего из нескольких следующих строк: «Ея И. В-во не может принять никакого предложения, какого бы свойства оно ни было, ни дать какой либо ответ депутатам армии, прежде, нежели они очистят страну, еще занятую её отрядами в Гёгфорсе. Когда это будет исполнено, её И. В-во охотно склонится на благоразумные предложения, которые сделаны будут со стороны армии, и тогда её В-во объявит свои намерения. — Этот ответ должен быть передан исключительно финским конфедератам, ибо они первые ходатайствовали пред её В-вом о милосердии, и им принадлежит действовать, чтобы эти требования были исполнены и Шведы удалились; тогда обстоятельства будут соответствовать условиям, утвержденным уже её В-вом в ответе данном майору Егергорну».

Такое мнение было передано главнокомандующему к исполнению в рескрипте от того же 29-го августа. В нем почти дословно повторялось изложенное в приведенных записках, т. е.: никакого соглашения, пока шведские войска остаются в границах наших. А затем тоже самое повторено еще в следующих выражениях: «Вследствие того мы за лучшее считаем, что вы полковнику Монтгоммери или другим, с подобными предложениями присылаемым, объявили: «que vous ne saurés prêter loreille à aucune de leurs propositions aussi longtems que les troupes suédoises nauront pas évacué Högfors».

При том наставьте и возвращающегося с сим генерал-майора Спренгтпортена, чтоб он из сего не выходил, но первые и главнейшие его подвиги обратил на достижение такового очищения границ наших; а после того мы охотно можем внять всяким благорассудительным мнениям Финнов».

Через два дня Екатерина вновь настаивала, чтобы Мусин-Пушкин выживал Шведов из Гёгфорса. «Я думаю», — писала она собственноручно, — «что я немного ошибаюсь, когда за весьма вероятное полагаю, что король шведский в Гельзинфорсе или инде в Финляндии своей в углу сидя интригует между финны и между шведы и сам руководствует скрытно в их нынешней колебленности. Он тем самым старается продлить недействие наше, и для того необходимо надлежит выжить его войска из Гёгфорса».

Екатерина однако ошибалась: Густав не сидел «в углу» в Финляндии, а деятельно готовился в Швеции к противоборству Датчанам. Последние, узнав о происходивших между русским начальством и финскими конфедератами переговорах, также имели намерение, кроме прямого нападения, применить подобный прием и в Шонии. Но попытка не удалась, чем более что условия были иные: Русские не вызывали заговора, а лишь в некоторой мере воспользовались им, когда юн был в полном ходу. В военных операциях против Датчан Густав также имел больше успеха, нежели против русских.

Вытеснение Шведов было главной и единственной целью. Для её достижения, помимо всяких переговоров, Императрица старалась усилить военные средства, бывшие у Мусина-Пушкина и главным образом со стороны Финского залива и шхер. Здесь Шведы были почти неуязвимы: наш галерный флот не был достаточно силен. Шведские суда крейсировали в виду самого Фридрихсгама и перехватывали русские суда[74].

Поэтому Екатерина спешила по возможности увеличить морские силы. 31 августа, извещая главнокомандующего о присылке еще одного прама[75], она собственноручно приписала: «На той неделе к вам отправлены будут не малое число гребных всяких судов, с помощью которых будете с водяной стороны в состоянии подкрепить ваши предприятия, буде добровольно шведы Гёгфорса не оставят». — Действительно, в Петербурге усиленно формировался отряд из 19-ти судов, из которых одно было о 44-х пушках, другое о 22-х. Но отправлено было по назначению только 14 больших судов, на которых посажено 2. 350 человек сухопутного войска. Эти люди были, затем, возвращены в Петербург для отправки с ними другого транспорта.

Из приведенных документов с очевидностью вытекает, что русское правительство имело только одну, притом ясно определенную, цель: очистить русские владения от шведского нашествия. Всякие стремления Финляндцев были не только на самом отдаленном плане, но и прямо допускались лишь как средство для достижения той же цели. Нельзя обвинить правительство в двоедушии в отношении к Финнам, хотя в записке вице-канцлера и видна доля хитрости. Финнам указывалось что во внимание приняты будут, хотя всякие, но «благорассудительные» мнения их. Ясно, они не завлекались ложными и несбыточными обещаниями. Вместе с тем надевалась узда и на увлекающегося и податливого на обещания посланца: Мусину-Пушкину специально поручалось вразумить Спренгтпортена, чтобы он не выходил из строго определенных границ. В этом отношении он не пользовался большим доверием у советников Императрицы: в словах приведенной записки Остермана «буде то правда, как оный барон меня уверял» недвусмысленно сказалось сомнение в его правдивости.

III. Принц Карл. — Проекты самостоятельной Финляндии

Не смотря однако на категорическую волю Императрицы отклонять всякие предложения Шведов, не далее как 2 (13) — го сентября явился в Фридрихсгаме тот же Монтгоммери уже с письмом на имя Великого Князя, притом от самого герцога Зюдерманландского. Было от него заявление и главнокомандующему, не только подписанное самим Карлом, но и утвержденное его печатью. Речь шла опять о перемирии. Монтгоммери был представлен Великому Князю; однако это не помогло. Мусин-Пушкин дал ответ, в точности согласный с волею Императрицы: пока шведские войска не оставят русских пределов и не возвратятся в свои области, не только не согласится он, главнокомандующий, вступить в какие бы ни было переговоры, но и не будет принимать никаких предложений. В подтверждение решительности отказа самое предложение принца отдано обратно посланному. С него снята впрочем копия, которая и представлена в Петербург.

Мирное свое настроение Шведы старались доказывать кое-какими фактами. Незадолго до того от Гастфера возвращены взятые в плен сержант и семь рядовых. Мейерфельд прислал из Аньялы захваченных восемь человек мастеровых псковского полка. Одновременно с посылкой предложения о перемирии, генерал Платен по повелению Карла доставил обратно захваченный пред тем галиот и трех таможенных солдат, забранных на таможенной заставе при переходе Шведов через границу.

Но и на эти знаки добродушие и миролюбия с берегов Невы не нашлось отклика. Напротив, последнее (возвращенное) предложение принца Карла вызвало в Императрице бурю негодования. Вот это предложение.

«Если я получу положительное ручательство, что флот её И. В-ва очистит порт Ганге и покинет эту станцию, с тем чтобы туда более в этом году не возвращаться, — я прикажу отвести войска, занимающие под моим начальством деревню Гёгфорс, на границе короля моего брата, в отрадной надежде, что этот мирный шаг докажет мой добрую волю ускорить заключение перемирия, столь желательного той и другой стороне. Ловиза. 8-го сентября 1788 г.».

Заявление Карла настолько раздражило Императрицу,