развлекательную книжку, пока усталость не смежила Кошечке веки окончательно и она не уснула, положив голову на колени землянину…

Солнечным, как всегда, утром Кошечка проснулась, посмотрела в окно и вдруг увидела силуэт приближающегося большого флаера.

— Эмиль! Эмиль! — закричала она. — Смотри! К нам летит флаер! — И выскочила на улицу.

Эмиль уже стоял там и смотрел на приближающуюся машину. Кошечка запрыгала и замахала руками, а потом вдруг осеклась:

— А если это мятежники? — выразила она свои опасения и тут же их опровергла: — Нет. Ведь у них не осталось флаеров.

Землянин молчал. Девушка прижалась к нему и сказала:

— Не бойся. Я не дам тебя в обиду.

Бортовой флаер приземлился, и из него выскочили Старый Лео и его вооруженная до зубов охрана.

— Папа! — Кошечка тут же бросилась к нему и заключила в объятия. — Ты даже не представляешь, как я рада тебя видеть!

— Доченька, я уже не чаял видеть тебя живой! — Лео был тоже так рад и растроган, что скупые слезы блеснули в его глазах.

Он крепко обнял и расцеловал дочку. Тут его взгляд зафиксировался на чужаке:

— Опять с тобой этот земляшка? А ведь он — один из организаторов беспорядков на руднике и явный мятежник! — Брови Старого Лео сошлись на переносице.

— Нет, папа! Нет! Он — единственный человек, который вспомнил обо мне во всем этом ужасе и помог. Он не выдал меня восставшим, спас меня от расправы, а потом заботился и ухаживал за мной, когда я заболела. Пожалуйста, отнесись к нему хорошо, папа!

Лео ядовито усмехнулся:

— Верный пес? Разберемся… — И, уже обращаясь к Эмилю, коротко приказал: — В машину, черт тебя дери.

Все сели во флаер, и уже через несколько минут разрушенная база осталась далеко позади.

Ворота уже восстановили, стену залатали. По двору расхаживали новонабранные стражники. Смертельно напуганные и покорные, тенями скользили невольники, специально пригнанные сюда для приведения в порядок территории усадьбы.

Наступил вечер. Кошечка, устав прибирать с детства знакомые комнаты, наконец ушла в спальню. Теперь она сидела на кровати и ждала. Она надеялась, что сейчас раздастся тихий стук в дверь и войдет Эмиль. Он всегда приходил и приносил ужин, и девушке нравилась эта церемония. Сегодня ей вовсе не хотелось есть, просто она очень хотела видеть его, чувствовать прикосновение его губ к руке, просто перекинуться парой слов.

И чем больше темнел горизонт, тем больше она хотела видеть его. Это желание превратилось в просто иссушающую жажду. Неужели он забыл об ужине? Или просто устал и решил отдохнуть? Ведь сегодня с самого прибытия у него и минутки не было свободной. Сначала он восстанавливал систему энергоснабжения, серьезно поврежденную во время штурма, и преуспел в этом, потом под личным надзором хозяина «прошелся» по всей «разгромленной» электронике и технике усадьбы, и, кстати, с неизменно положительными результатами: повинуясь его умелым рукам, опять заработали, казалось бы, совершенно безнадежно испорченные приборы и механизмы…Она бы могла вызвать своего слугу, чтобы просто приказать немедленно явиться. Но она не желала приказывать…

Горизонт темнел медленно-медленно. Кошечка все смотрела и смотрела на дверь, сто раз пересчитывала заклепки и царапинки. Время как будто остановилось. И вот, наконец, раздался долгожданный стук.

— Входи! — поспешно крикнула Кошечка, не в силах до конца справиться с нетерпением.

Вошел Эмиль. Все было как обычно: он принес ей ужин.

— Поставь на тумбочку, — сказала она.

Землянин поставил поднос и со всегдашним «спокойной ночи, госпожа» поцеловал протянутую руку и уже собирался уходить, но Кошечка, улучив момент, схватила его за ладонь и, заметно краснея и заикаясь, сказала:

— Подожди! Я хочу немножко поговорить с тобой. — И она потянула его на себя, заставляя присесть рядом на кровать.

— Хорошо. — Эмиль повиновался ее жесту. — Но о чем?

— О любви.

Землянин поднял глаза и посмотрел на нее вопрошающе.

— Я твоя хозяйка и просто обязательно должна быть в курсе твоих чувств. — Она сжала его ладонь, вдруг показавшуюся ей необычно горячей.

— Прошу прощения, леди, но ужин остывает. — Он снова опустил взгляд.

— Ты уклоняешься от ответа. А я так хочу, чтобы ты хоть немножечко любил меня! — Кошечка вдруг перестала стесняться, ее гордость куда-то бесследно улетучилась, робость и смущение тоже исчезли без следа. Осталась одна страсть, которая бушевала так сильно, что ее огонь затмевал все остальные чувства.

— Любовь — это когда любят два человека на равных, — тихо сказал землянин. — Нельзя насильно заставить любить.

— Все будет, как ты хочешь. Мы будем сегодня на равных. Ты ведь не откажешься любить меня хотя бы сегодня? — Девушка наконец отпустила его руку, но тут же положила ладонь на его колено.

— Нельзя сегодня любить, а завтра — не любить. Возможно, вообще или любить, или не любить. — Выражение лица Эмиля все еще казалось непроницаемым, только в глазах отразилась и засияла необыкновенно теплая и ласковая искра, моментально согревшая Кошечкину душу и придавшая ей уверенности.

— Земные девушки, наверное, очень красивые, но неужто я настолько хуже них, что не вызываю у тебя хотя бы мимолетного страстного чувства? Неужели ты совсем не хочешь меня? — Кошечка умоляюще смотрела ему в глаза. — Неужели я ни капельки тебе не нравлюсь?

— Для меня ты самая красивая девушка на всем свете. Ты мне очень нравишься. Ты мне нравишься давно, — прошептал Эмиль. — Я влюблен в тебя… Я безумно тебя люблю… Кажется, я никогда никого так не любил…

— Но почему же ты медлишь? Почему не возьмешь то, чего желаешь? Почему не хватаешь меня, не заваливаешь и не утоляешь жажду? Или ты боишься, что я закричу, позову на помощь и тебе помешают? Но ведь у тебя было так много возможностей — мы не раз и не два оставались один на один…

— Но я не знал, захочешь ли ты этой близости. Ведь любовь — это чувство равных, оно несовместимо с грубостью и принуждением.

— Ты… такой… — Кошечка нежно коснулась его рук. Его ладони были сладостно мягкими и нежными, и она вдруг осознала, что эти руки не в состоянии, просто не умеют причинить ей даже малейшее насилие или боль. — Да, я хочу этого! Я хочу, чтобы у нас была любовь…

Она обняла его за шею и прильнула губами к его губам. Он тоже обнял ее и прижал к себе так нежно и страстно, что она почувствовала себя одновременно и на вершине блаженства, и в пропасти тоски. Этот поцелуй был бесконечно сладок, казалось, что они теперь существуют вне времени и пространства и, кроме них и их любви, на свете нет больше ничего.

Они