— Гости дорогие! Сколько лет-сколько зим?!

— Кто там? — рядом с Тихоном в окно высунулась заспанная Агриппина в необъятной ночной рубашке и совершенно очаровательном чепце. Опасно перегнувшись через подоконник, она подслеповато щурилась в темноту, но увидела только две тёмные фигуры.

Тихон придержал за талию чуть не выпавшую из окна жену, не без труда втянул её обратно, что-то шепнул, указывая на нас. Агриппина аж подпрыгнула:

— Фроська! Никак, правда ты?!

— Я! Впустите переночевать?

— Да что ж мы, в самом-то деле?! Тут такие гости, а мы их на улице держим! Тихон, отворяй двери. Я сей же час буду!

Хозяева шумно завозились, попутно роняя мебель. Слышно было, как Тихон чуть не кубарем сбегает по ступенькам. Наверняка всех постояльцев перебудили. Надеюсь, люд у них не шибко любопытный сегодня. Когда Тихон спустился, наконец, на первый этаж и с широкой улыбкой открыл, Серый как раз подходил ко входу. Уже с яблоком. Успел же стащить! Надкусил, поморщился «фу, кислое» и выбросил, брезгливо вытерев руки о штаны.

— А где же?.. — заозирался Тихон. — Вот ты где!

— Дядька Тихон! — Серый в свою очередь заключил оборотня в объятия.

— А я уж думал, не свидимся боле! А Макошь вона как судьбу поворотилаi!

— Как же мы могли вас не навестить, дядька Тихон, — я получила свою долю объятий.

— А это кто с вами? — Тихон подозрительно потянул носом на нового знакомого. Надея испуганно спрятался за меня.

— А это приятель наш. Вот в городе его устроить хотим, — великодушно объяснил Серый, — но сначала нам бы выспаться, поесть…

Тихон всплеснул руками, недовольный собственной нерасторопностью:

— И правда! Проходите, гостями дорогими будете.

В большом зале нас ждала Агриппина. Уже прибранная, в свежем переднике и с неизменным аккуратным пучком на голове. А я готова была поручиться, что из окна она выглядывала простоволосая. На то, что женщину подняли среди ночи, указывал только торчащий из-под платья подол ночной рубашки. Агриппина несла картошку. Самую настоящую варёную картошку, посыпанную свежим укропчиком и с кусочком масла сверху. Боги, как же я соскучилась по картошкеii! А мой желудок тут же шумно возвестил, что и по еде в принципе. Хозяюшка захохотала:

— Ну, дорогие мои, давайте к столу скорее! Уж не серчайте, картошка едва тёплая — с ужина осталась. Сейчас соберу, что ещё есть на кухне. Кушайте, кушайте! Небось устали? Откуда ж вы такие замученные среди ночи?

— И то, — согласился с женой старый волк, — в ногах правды нет. Садитесь. И я с вами авось чего вкусного перехвачу, а то супруга не даёт кусочки таскать. Тебя, мил человек, как звать-то?

Надея представился, смущённо комкая рубашку. Видать догадался, кому мы работника думаем оставить, и заранее волновался — добрые ли люди?

— Хорошее имя, — только и кивнул Тихон.

Агриппина вернулась со всей снедью, какую можно найти на кухне в поздний час у хорошей хозяйки. В крепких руках уместился и кувшин с мёдом, и остатки пирогов, и солёные огурчики, и шмат сала, и домашние колбаски…

Я смущённо икнула, отодвигая заботливо положенную поближе колбасу:

— Спасибо, я как-то к мясному теперь не очень…

— Я тоже мясо не люблю, — отказался Надея.

— А я с удовольствием, — выручил нас Серый.

— Так какими судьбами вы к нам? — Агриппина, перестав, наконец, суетиться, присела рядом и подперла кулачком подбородок. Прямо заботливая бабушка потчует любимого внучка. — Я в том году мамку твою видала. Она сказывала, вы уехали к родичам мужа жить.

Да, мама всегда умела сказки сочинять. Чего стоит тот случай, когда она бабку Бояну убедила, что голова по ночам ходит её редьку топтать. Старуха седмицу ночевала под калиновыми кустами и божилась, что лично непотребство видела. Дескать, он ещё и трепака танцевал на еёйных грядках. По осени вредная бабка ходила к голове, предъявляла загубленную редьку (она у неё никогда не росла особо) и требовала возместить убыток. Говорят, ещё и драку чуть не затеяла. Деда Нафаню всё просили угомонить сварливую жену, но тот только посмеивался: «тебе надо, сам и успокаивай, а мне с ней ещё жить!». Да… А нечего было про Любаву дурные слухи распускать. Не на ту семью напала!

Я украдкой шмыгнула носом. Вот бы сейчас с ними за столом сидеть. Папа бы уминал за обе щёки куски повкуснее, с круглыми честными глазами убеждая жену, что ему «такие сами попадаются!». Любава бы крутилась юлой. Вечно её где-то ждали. А мама… Мама бы зорко следила, чтобы до конца застолья никто не убёг. Она всегда считала, что негоже семье в разное время вечерять. Любила, чтобы вместе собирались. Соберёмся ли ещё? И найдётся ли за столом местечко для человека, из-за которого я оставила родной дом?

— …так что теперь на месте не сидим. Решили мир посмотреть, — донёсся до меня голос мужа. Серый, оказывается, успел наплести хозяевам привычную полуправду про наше путешествие. Никому-то он не верит на этом свете. Разве что мне иногда. — А теперь, если позволите, я бы уложил жену спать, а то ещё немного, и она свалится прямо под стол.

— Ничего подобного! Я бодра-а-а-а… — зевнула я.

Серый без разговоров перекинул меня через плечо и понёс в указываемую Агриппиной комнату. Сейчас соберусь с силами и как отвешу ему затрещину. Вот сейчас. Сейчас… А, ладно. Высплюсь и тогда отвешу.

Утром кажется, что, пока не открыл глаза, все заботы и проблемы тебя не трогают. Им не забраться под спасительное одеяло. Они поджидают, на поверхности воды, в которую ты только что нырнул. Стоит вынырнуть, набросятся с новой силой, и не вспомнишь чудного ощущения сладостного неведения.

Я так встречала уже много-много дней. А это утро, хоть и началось в отдельной комнате и мягкой постели, казалось тяжелее предыдущих.

Никогда не знаешь, какое из воспоминаний станет последним. Если бы я чаяла, что однажды утром просыпаюсь в родном доме в последний раз, запомнила бы каждый миг, впитала бы в себя, не давая ускользнуть. Кто поручится, вдруг удастся вспомнить, нарисовать тот день заново? Ну как он снова станет реальным? Ну как я смогу прожить его ещё раз и пересилить судьбу? Ну как снова смогу вернуться?

Воспоминания были такими живыми. Я въяве видела, как вот в этом углу пряталась, стерегла Тихона от злобных убийц. А тут бегала озабоченная Любава, сообразившая, наконец, что родители признали её взрослой — отпустили на ярмарку почти без присмотра. Ничего не изменилось. Ни хозяева «Весёлой вдовы», ни обеденная комната. Только мы. Только я… Вот за этим столиком мы сидели с девушками вечером перед отъездом из Торжка. А сегодня за ним же муж (ужас какой! Как я замужем-то оказалась?!) с утра пораньше хлещет медовуху на пару с Тихоном.

Увидела Серого и звонкая струна в душе сорвалась. Сразу легко стало, грустные мысли в ужасе попрятались по углам, испугавшись злого волка. Теперь долго не выглянут.