Этот случай рассказывали как анекдот. Бедный Ванечка с техпор только и слышал от одноклассников: «Надо же, внук народного артиста СССР, атакой же мальчик, как все!»

Конечно, это были всего лишь смешные казусы. На самом деленикто не делил детей на первый и второй сорт. Подавляющее большинство учителей считалоадминистративный восторг чем-то вроде неприличной, стыдной болезни. Оценкиставились за знания, а не за родительский чин. На праздники учителям дарилицветы и шоколадные наборы, но не более. Подарок был всего лишь знаком вниманияи уважения, никак не взяткой.

Дети и внуки министров старались кушать свои бутерброды сикрой скромно, незаметно, а чаще – вместе с соседом, у которого на хлебе былплавленый сырок. Причем ребенку, которого кормили продуктами изспецраспределителей, иногда плавленый сырок из гастронома казался вкуснееосетрины.

Но все осталось в прошлом.

Теперь в эту спецшколу принимали даже не по блату, аисключительно за взятки. Формально обучение оставалось бесплатным, дети все ещедолжны были сдавать вступительные экзамены. Но с каждым годом вопросы и заданиястановились все примитивней. Сдать такой экзамен мог и трехлетний малыш. Длятого чтобы ребенка приняли, нужно было заранее, за год до поступления, нанятьдвух-трех преподавателей из этой школы в качестве репетиторов и платить им так,чтобы к концу года каждый имел с этих занятий не меньше двух тысяч долларов.Таким образом, первоначальный взнос составлял от четырех до шести тысяч втвердой валюте.

Если у родителей находились какие-нибудь прямые ходы кзавучу или к директору, то взнос уменьшался вдвое. Достаточно было при встреченезаметно вручить конверт с двумя-тремя тысячами, и ребенок успешно сдавалвступительные экзамены. Но для этого, разумеется, надо было приходить «позвонку», по чьей-то телефонной рекомендации, ибо у человека с улицы взяткубрать опасались.

Потом, в процессе обучения, успеваемость ребенка впрямуюзависела от всевозможных даров и подношений, которые родители несли учителям навсе праздники, от 1 мая до Дня учителя, от Пасхи до Рождества. Это были не цветыи не конфеты. Дарить полагалось реально дорогие, качественные вещи. Асимволические знаки «внимания и уважения» никого не интересовали.

То, что Соню приняли в школу без взятки, было удивительнымисключением. Среди тех, кто принимал экзамен, нашлись две учительницы, которыепомнили ее маму, талантливую Танечку Соковнину, умницу, круглую отличницу.Грамоты, полученные Таней за победы на районных и городских олимпиадах побиологии и химии, до сих пор висели в кабинете директора.

Однако Таня вскоре стала жалеть, что отдала ребенка в своюродную-любимую спецшколу. Штат учителей почти полностью сменился, уровеньзнаний катастрофически падал.

– Я понимаю, можно заплатить педагогу за то, что он хорошоучит твоего ребенка. Я понимаю, у них мизерные зарплаты, тяжелый труд. Онизаслуживают большего. Но платить за пятерку в году, особенно когда ребенок итак знает предмет на пятерку, – это чушь и стыд! – говорила Таня. – Если бы язнала, что так будет, отдала бы Соню в обычную районную школу.

Но самое неприятное заключалось в том, что Соня отличнопонимала, почему у нее по математике вышла четверка в году.

– Пришел мой папочка, принес какой-то туалетный набор, двакуска мыла, дезодорант и крем. Конечно, за такой подарок пятерки в году небудет! Другие дарят фарфоровые сервизы, золотые украшения, просто конверты сдолларами дают. Тогда можно весь год ничего не делать и получатьчетверки-пятерки, – спокойно говорил ребенок, – в принципе математичка за такойжалкий подарок могла и трояк влепить, но у меня в годовой контрольной ниошибочки, ни помарочки, ей совестно стало. На самом деле она хорошая, просто вшколе так все делают.

За одноклассниками приезжали «Форды» и «БМВ». У Сониныхродителей вообще никакой машины не было. Ежедневные суммы карманных денегпревышали месячную зарплату какого-нибудь врача или инженера. Соне могли даватьне больше пяти тысяч в день, этого едва хватало на стакан сока и пирожок вшкольном буфете.

Дети давали друг другу деньги в долг под проценты, включалисчетчики, устраивали настоящие бандитские разборки. Общались между собой матоми на блатной «фене». Соня рассказывала, как один мальчик проиграл в карты на«американку», то есть на желание, и его заставили вынести коробку«Киндер-сюрпризов» из супермаркета. Охранники, конечно, поймали, но он позвонилпапе, владельцу пары коммерческих магазинов.

Папа приехал, всем заплатил, и мальчика отпустили.

– Но как же его могли заставить? – недоумевала Вера, – Какможно заставить нормального человека воровать?

– Ты не понимаешь, – досадливо морщила нос Соня, – у тогомальчика, которому этот проиграл в карты, папа – из «крыши».

– Трубочист, что ли?

– Бандит, – терпеливо объяснила Соня, – причем он из той«крыши», которая пасет папу проигравшего мальчика. Теперь поняла?

– Почти, – вздохнула Вера.

– Ну вот. Ему, кстати, и не попало совсем от родителей,когда они узнали, кто его заставил своровать в супермаркете. Слушай, а ты что,правда не знаешь, что такое «крыша»?

– Знаю, конечно. Просто я не думала, что для детей твоеговозраста такие вещи тоже имеют значение, – смутилась Вера.

– Имеют, еще какое! По моей школе вообще можно законыпреступного мира изучать. Все как на ладошке.

– Но у тебя есть в классе какие-нибудь друзья, подруги?

– Есть две девочки. Они нормальные, матом не ругаются.

– Это что, главный критерий? – тихо спросила Вера.

– Конечно. Мама говорит, ругаться матом – это как воздухпортить, ну, пукать при всех. Она говорит, если человек ругается матом, у неговместо головы задница. А папа говорит, что тогда у каждого второго задницавместо головы, и в таком случае жить на свете очень грустно. Но вот я знаюмного людей, которые совсем не ругаются. Мама, папа, тетя, бабушка, ты, твоямама. И еще многие. В общем, не так уж грустно. Наоборот, интересно. Я в нашейшколе опыта такого набираюсь, вам с мамой и не снилось. В ваше время былопо-другому.

– Какого же опыта, Сонечка?

– Ну, я ведь говорила, я стану следователем. Вернее,оперативником. Буду бандитов ловить. Вот сейчас я их и изучаю.

– То есть ты считаешь, что большинство твоих одноклассниковстанет бандитами? Соня, а ты не преувеличиваешь?

– Буду очень рада, если окажется, что я ошибаюсь, –по-взрослому вздохнула девочка.

Внешне Соня была удивительно похожа на свою маму, такая жехуденькая, черноглазая, с такими же прямыми темно-каштановыми волосами до плеч.Но она была значительно взрослее, чем ее мама в десятилетнем возрасте. Каждыйдень ей приходилось сталкиваться с такими психологическими и нравственнымизадачками, какие не снились ее маме ни в десять, ни в тридцать лет.