– Остынь, в натуре, это я, Клятва! – Высокий худой мужик вчерном сатиновом халате улыбнулся, сверкнув золотыми фиксами.

Да, можно было остыть. Клятва не представлял опасности.Много лет он работал могильщиком на этом кладбище, а могильщики – народосторожный. Знают, сколько стоит жизнь человеческая.

– Из легавки приходили по твою душу, – сообщил он все так жес улыбочкой, – то ли стукнул кто, то ли сами доперли про Захара. В общем, тыэто, в другой раз не тусуйся здесь.

Сквозняк ничего не ответил, поднял банку, налил воды, закрутилкран.

– Ко мне-то зайдешь? – спросил Клятва, шагая рядом соСквозняком по дорожке. – Новости всякие расскажу, и вообще посидим. Я теперьгравером работаю.

– Зайду, – кивнул Сквозняк.

В мастерской, в небольшом закутке, стоял облезлый круглыйстол, на нем тарелка с нарезанными помидорами, хлебом и колбасой. Клятваподмигнул и извлек из казенной тумбочки початую бутылку «Смирновки».

– С утра поддаешь, бормотолог? – усмехнулся Сквозняк,усаживаясь на расшатанную табуретку.

– Так мне иначе не работается, – развел руками Клятва, –жизнь такая пошла, жмурики-то все молодые, а я, ты знаешь, переживаю, – оншмыгнул носом, за каждого, прям как за родного переживаю. Недавно вот женщинапришла, культурная такая, лицо доброе. Сыну памятник заказывает, а сама – нислезинки. Ну, думаю, милая, тебе тоже недолго небо коптить. Те, которые воют сгоря, живут дольше. У них все наружу выходит. А которые в себе держат, тевыгорают изнутри. Вот у той женщины бледность такая, прям хоть саму ее закапывай,вместе с урной. Жалко, ты со мной выпить не можешь. – Он шумно вздохнул, налилсебе полный стакан водки, опрокинул его в горло одним быстрым, жаднымдвижением, потом закурил. – Сына у ней младшего за границей где-то замочили,так старший урну сюда привез. Хорошо, когда двое детей. Я вот, если б женился,сразу троих бы завел. На всякий случай. Время-то какое на дворе! Вот ты гляньна мои заказы, ты только глянь! Даты рождения-то все шестьдесят пятый,семидесятый.

Сквозняк знал, что Клятва придуривается. Нет у него никакойжалости к молодым покойникам. Много их прошло через его руки. И тех, когохоронили под оркестр, со слезами, и таких, которых закапывали глубокой ночью, вприготовленные для других могилы. Присыпали землей немного, а на следующий деньтуда опускали гроб с законным покойником. И вроде как получалось, что оркестр,речи, слезы были уже на двоих, только об этом никто не знал, кроме могильщиков.

Слушая полупьяные причитания своего старого знакомого,Сквозняк отдыхал. Он сидел, полностью расслабившись, даже глаза прикрыл. Длянего такая вот пустая болтовня неопасного, «своего» человека, была как шум моряили шелест густой листвы. Ему хорошо отдыхалось под эту болтовню. Ивслушиваться не надо, и вроде кто-то живой рядом.

– Вот ты глянь, парнишка-то какой приятный, Курбатов ДенисВладимирович, и на блатного совсем не тянет. А тоже, заказал его кто-то. –Клятва уже совал ему под нос фотографию, принесенную матерью, чтобы переснялина фарфор, закрепили на памятнике.

Сквозняк открыл глаза. На фотографию он смотрел долго ивнимательно. У него была отличная память на лица. Видел он уже такую карточку,точно, видел. Год назад именно этот вот портрет переслали по факсу турки.Значит, тогда этот колобок с героином ушел, а теперь «лимон» прикарманил. Вотведь как жизнь поворачивается. Не случайно ему сегодня у могилы Захаравспомнилась та история с турками.

– Ты что, знаком был с ним, что ли? – спросил Клятва.

– Вроде встречались, – равнодушно кивнул Сквозняк. – Слушай,у тебя, наверное, и адрес есть, и телефон. Когда памятник заказывают, квитанциюзаполняют.

– Чего, вправду знакомый? – прищурился Клятва.

Сквозняк встал и несколько секунд молча глядел граверу влицо.

– Да я, это, у меня нет, в натуре. Зачем мне адрес? Я –работу, мне деньги. У директора, у Дмитриваныча, – Клятва громко икнул, – все,там документы на владение участком, адрес, как положено. А у меня вот, фоткатолько, имя-отчество-фамилия, даты…

– Ладно, – тихо произнес Сквозняк. Он знал, гравер не врет,зачем ему врать? Просто заказ, вероятно, был левый, без всяких квитанций.

– Урну уже захоронили?

– Два дня назад, – кивнул Клятва, – вдвоем, мать и старшийбрат. Больше никого не было. А памятник одна мать зашла заказывать. Брат делсякуда-то. У них здесь местечко есть, отец похоронен.

– Где именно? В каком квадрате, помнишь? Клятва с ходуназвал координаты могилы.

– А ты видел этого брата? – небрежно спросил Сквозняк.

– Мельком, издали. Я ж говорю, он ко мне в мастерскую незаходил, только мать.

– Ну и как, похожи братья?

– Не разглядел я. А чего тебе брат-то этот?

– Похожи они или нет?

– Ну, есть, конечно, что-то общее. У того, старшего, вродеволосы подлинней. Да и вообще, я ведь этого только на фотографии видел, а того,живого, – мельком, издали.

– Ладно, проехали, – Сквозняк слегка дернул головой, –памятник когда будет готов?

– Через месяц, не раньше.

– Ну все, будь здоров, Клятва.

– Уходишь уже? И не посидели совсем. Слышь, нашим привет оттебя передавать или как?

– Не надо.

– А сам-то в Москве сейчас живешь или где?

Сквозняк еще раз взглянул в глаза Клятве, и тот прикусилязык. Последний вопрос был совершенно лишним.

Не сказав больше ни слова, Сквозняк прикрыл за собой дверь.Однако с кладбища он уходить не спешил, зашел в пустой полутемный храм.Утренняя служба кончилась, старушки в платочках и сатиновых халатах подметалипол, собирали свечные огарки, соскребали красные подтеки воска, тихопереговаривались между собой.

Сквозняк купил две самые толстые дорогие свечи. Однупоставил перед иконой Всех Святых, за упокой души усопшего раба Божия Геннадия.

– Спасибо, Захар, – пробормотал он, – не зря я сегодня тебянавестил. Может, оно так просто совпало, а может, это твоя душа для меняподарок приготовила.

Вторую свечку он поставил перед ликом Николы Угодника, засобственное здравие.

Сквозняк не верил в Бога, но и атеистом не был. Свечи онставил скорее из суеверия, чувствовал, что есть некая великая сила, которуюнадо уважать, с которой надо быть в ладу, не забывать о благодарности, когдамелькнет в бурном жизненном потоке внезапная бандитская удача.