Маша притопывала замёрзшими ногами и монотонно заклинала:

— Пронеси, пронеси, пронеси.

Катя увидела, как от самолётов отделились тёмные тени, летящие прямо на них.

— В бомбоубежище, быстро!

Бомба рванула, едва они успели перевалить через порог, оказавшись в душном помещении, освещённом одной коптилкой, малой искоркой мигающей в глубине.

— Не свалитесь, здесь ступеньки, — сказал рядом чей-то мужской голос.

Катя потянулась зажечь ручной фонарик, но Маша её опередила, осветив лицо мужчины в ушанке, из-под которой выбивался край белой вязаной шапки.

Засунув руки в рукава, он сидел на ящике с песком и мигал от яркого света.

— Много у вас народу в убежище? — спросила Катя, на случай, если придётся выводить людей из-под завалов.

— Да нет, человек десять. Теперь в убежище никто не ходит, какая разница, от чего умереть?

В последнее время такие рассуждения стали обычными, и бойцы МПВО слышали их каждый день, но всё же Катя строго сказала, повторяя слова лозунга:

— Нельзя так говорить. Мы должны бороться за каждую человеческую жизнь.

Глаза мужчины посмотрели на неё с усталой укоризной, и она вдруг разглядела, что он совсем молодой, наверное, её ровесник.

Переходя на «ты», она спросила:

— Работаешь?

— А как же. Мастером на заводе.

Он застенчиво улыбнулся, переведя взгляд на Машу. При каждом новом взрыве фонарик в Машиной руке очерчивал кривую линию, от которой по бомбоубежищу брызгали лучики света.

Хотя массивная кладка гасила внешние звуки, дом вздрагивал, глухо резонируя, как в пустой бочке.

Рядом заплакал ребёнок, и женский голос неразборчиво заговорил ему что-то ласковое, торопливое, нежное.

Когда сквозь толщу стен пробился стук камнепада, детский плач перешёл в крик. Его поддержал хриплый стон из глубины убежища. С монотонной безнадежностью кто-то выл на одной ноте:

— А-а-а-а, а-а-а.

Парень у входа нервно дёрнул ртом:

— Неужели засыпало?

И тут женщина запела ребёнку колыбельную. Негромко, тягуче, чистым голосом, похожим на перезвон бубенцов.

Среди хаоса взрывов, стонов, дробного стука камней простая песня звучала непостижимо и пронзительно, словно спасение, возникшее ниоткуда. Колыбельная была сильнее того смертельного урагана, который сейчас бушевал наверху, и Катя слышала только её, очнувшись, когда прозвучал отбой воздушной тревоги.

Толкая тяжёлую дверь на выход, Катя боялась встретить сопротивление. Тогда станет ясно, что они завалены и надежды на спасение почти нет, потому что разбирать руины было некому и оказаться под обломками означало верную гибель.

Но дверь подалась легко. Щёки обдало волной морозного воздуха. Из соседнего двора к небу тянулся столб дыма, подкрашенный языками оранжевого пламени.

Катя оглянулась:

— Маша, скорее, там наверняка раненые.

Следом за ними пошёл парень из бомбоубежища:

— Я с вами. — Не вынимая рук из рукавов, он боком прошёл вперёд. — Здесь ближе, пойдёмте проходным двором.

* * *

На улице выла метель. Разыгравшись не на шутку, она хлестала по лицу жгутами колючего снега и толкала в грудь ледяными ладонями.

Заслонив глаза, Катя посмотрела вперёд.

Там, где полчаса назад был дом, теперь стояла одна стена, у подножия которой вздымалась груда дымящихся обломков. На фоне чёрного неба стена выглядела лоскутным одеялом, наскоро смётанным на живую нитку. С пустых окон ветер рвал занавески, а на уровне второго этажа, зацепившись ножками за неразличимую опору, боком торчала железная кровать.

— Как она там держится? — прокричала Маша сквозь вьюжный шум.

Катя пожала плечами, озираясь в поисках раненых. Парень неотступно следовал сзади и даже предложил Маше понести её сумку.

Та сурово зыркнула на него из-под насупленных бровей, и он замолчал, успев сообщить, что его зовут Гера.

Втроём они несколько раз обошли руины, останавливаясь через каждые несколько шагов, чтобы уловить человеческие голоса, хотя уже всем было ясно, что в живых никого не осталось. Из топки перевёрнутой набок буржуйки вырывался язычок пламени. Маша остановилась и протянула к огню руки. Катя встала рядом, чувствуя, как от холода болит каждый кусочек тела.

Немного помедлив, Гера тоже подошёл, подставив лицо под потоки тёплого воздуха. Засунутые в рукава руки мешали ему двигаться. Придвигаясь ближе к Маше, Катя предложила:

— Вставай ближе, погрей руки.

Ветер трепал пламя из стороны в сторону.

Резким движением Гера разъединил сомкнутые руки, на взгляд оказавшиеся непомерно короткими, и Катя поняла, что у него нет кистей.

Маша коротко охнула.

— Ерунда, — сказал Гера, предвосхищая вопросы, — главное, голова цела. Это без головы человек — не человек, а без рук вполне можно жить. Правда, побриться трудно.

Вскинув голову, он посмотрел прямым взглядом, в котором светилась непокорность.

— Ты был на фронте? — вступила в разговор Маша.

Она крепко растёрла руки ладонью об ладонь и стала надевать варежки.

Гера с горечью усмехнулся:

— Не доехал я до фронта. В учебке граната в руках взорвалась. Но фашист может не радоваться! — Он решительно взмахнул обрубком руки. — Я и здесь, в тылу, буду врага громить. Наша заводская бригада каждый день план по снарядам перевыполняет. Один снаряд — несколько фашистов с земли долой.

Приподняв плечо, он поёжился от метели, полоскавшей конец его вязаного шарфа. Едва Катя успела подумать, что надо помочь, как Маша быстро развернулась и стала перевязывать Гере шарф, тщательно пряча концы за отворот пальто.

Он взглянул на неё с благодарной улыбкой.

— Спасибо. Чтобы мы делали без вас, девушек?

Пурга вздымала вверх столбы снега, с размаху швыряя его на обломки дома, скупо догорал огонёк в покорёженной печурке, трепетали флаги занавесок на обрушенной стене.

Когда в печурке погасла последняя искорка, Катя сказала:

— Маша, нам пора.

Но Маша вдруг подняла руку, призывая к вниманию:

— Мне показалось, что я слышала крик.

— Не может быть!

Вскочив на кусок бетона, Катя посветила фонариком, пытаясь разглядеть того, кто мог звать на помощь.

За время, потраченное на поиски пострадавших, снег успел укрыть развалины дома тонкой простынёй из белого снега с тёмными пятнами пыли и гари. Куча бетона, тряпок, ломаной мебели. Шкаф с лежащей на нём мёртвой женщиной.

Катя шагнула ближе. Эта женщина уже никогда не издаст ни звука.

Вздохнув, она посмотрела на Машу и Геру:

— Давайте ещё раз всё обойдём.

Они снова пошли по кругу, сопротивляясь бьющей в лицо пурге. Брести по колено в снегу, то и дело спотыкаясь об обломки, стуча зубами от холода, казалось бесконечной пыткой. Но упорство было вознаграждено, когда, проходя мимо стены, Катя услышала слабый вскрик.

То ли стон, то ли плач доносился сверху, где были только стена, выбитые окна и небо.

Катя несколько раз мигнула фонариком, подавая Маше сигнал.

— Маша, Гера, сюда! Человек где-то здесь!

Два фонарика, Катин и Машин, отбрасывали на обломки зловещие тени, выхватывая остатки