здесь снабжение хуже, чем в Новосибирске. Думала, хуже не бывает. Тушёнка, картошка, морковь, хлеб. Из этого, к сожалению, особых лакомств не наделаешь, но что Бог послал, как говорится.

Мы стоим в двух шагах друг от друга и улыбаемся, а потом, одновременно, бросаемся вперёд и заключаем друг друга в объятья. Жаркие, практически страстные.

— Ай! — мяукает Наташка. — Раздавишь!

— Раздавлю, — подтверждаю я. — Ещё как раздавлю!

Я прижимаю её к себе, нежную, податливую, душистую, пахнущую свежестью и немного… тушёнкой. Прижимаю и будто перескакиваю в другой мир. Не знаю какой, параллельный, перпендикулярный или ещё какой-то, но только в этом мире есть жизнь, есть любовь и отчаянное беззаботное счастье. Не то, что в моём, угрюмом и ставшем в последнее время довольно агрессивным мирке, забирающем жизни у молодых и полных надежд солдат.

— О! — радуются парни. — Наконец-то запахло домом, да, мужики?

— Да ладно вам, — смеётся Наташка, — дом не так пахнет, а это запахи солдатской столовой, я думаю.

— А у нас сало имеется!

— И огурчики солёные.

— И хлеб чёрный, «Московский».

— Да, сало на рынке бабка продавала, говорит украинское. Может, врёт, но сало отменное. Алик, достань из холодильника.

Появляются соленья и бутылка «Русской» с незатейливой и почему-то криво налепленной сине-красной этикеткой. Наташка раскладывает по тарелкам картошку с тушёнкой. На столе возникают четыре стопочки и несколько железных эмалированных кружек.

Льётся густая, прозрачная и резко пахнущая жидкость, разговоры вмиг стихают. Мы все и даже Наташка, без вопросов понявшая, что происходит что-то особенное, против чего обыденность и глупые возражения не имеют силы, берём посуду и заливаем в себя обжигающую холодную горечь. Спите спокойно, ребята…

На сердце у меня не кошки, там скребут пантеры и барсы, а может и саблезубые тигры. Имею ли я право бросать тех немногих, кто уже послужил родине и принёс немалые жертвы в топку новой войны? Эта война… она ведь бесконечна, жестока и… и есть ли вообще смысл…

Наташка, точно уловив моё состояние, гладит меня по спине, только что не приговаривает, мол ничего-ничего, перемелется, мука будет. И парни, лежащие в двухстах метрах от нас, перемелются, да и мы все тоже перемелемся, превратимся в муку, грязь и пепел… Всему своё время…

После обеда я посылаю парней забрать машину из ремонта. Вызываются Алик, он же Олег Ершов, тот, что заделал дырки в косяке, и Алексей Блашковский. Алик невысокий и сухой, с короткой солдатской стрижкой и иссиня-чёрной щетиной, а Лёха высокий и вальяжный, с русыми чуть волнистыми волосами, немного напоминающий Костолевского.

Я выдаю им деньги и говорю, куда ехать. Они уезжают, а я иду с Наташкой в комнату, которую она облюбовала для нас. Мебель почти везде новая, хоть и примитивно-простая, имеющаяся в обычном мебельном магазине. При взгляде на неё кровь из глаз, конечно, не идёт, но и любоваться особо нечем.

Впрочем, частично мебель закупалась по объявлениям и в комиссионке. Старая, практически антикварная, но не имеющая исторической ценности. В общем, в нашей комнате стоят две деревянные кровати, стол, два стула и платяной шкаф. Не хватает только льва и колдуньи…

— Егор, — говорит Наташка, внимательно вглядываясь мне в глаза, — что-то страшное случилось, да? Почему мы здесь?

— Просто небольшая предосторожность. Поживём пару деньков тут, а потом переберёмся к себе. Я, кстати, посмотрел квартиру Мартика, помнишь?

— И как? — оживляется она.

— Отлично, — улыбаюсь я. — Просто замечательно. Твой портрет он, конечно, написать не успеет, но во всём остальном сплошные плюсы. Иди ко мне, я соскучился.

— А если кто-нибудь зайдёт? — Наташка опасливо смотрит на дверь.

— Не зайдёт, — улыбаюсь я.

— Тут холодно как-то…

— Да? Сейчас подбросим дровишек…

— А может… к дяде Юре пожить попросимся?

Я уж думал об этом, но там мы сами будем незащищены, и он из-за нас, из-за меня, вернее, будет под угрозой.

— Потерпим, Наташ, потусуемся здесь.

Собственно, тусоваться будет она, а мне-то, всё равно, придётся мотаться. Буквально сейчас приедет машина и я умчусь. А она останется.

— Наташ, давай мы пошлём пацанов в магаз. Напиши на бумажке, что нужно купить. Тебе придётся немного поработать поварихой, ладно? Ну… не расстраивайся, не дуйся. Кстати, на твой день рождения полетим в Сочи, ты не против?

— Так это же через четыре дня уже, — удивляется она.

— Ну, да, а что нам стоит? Сели в самолёт и полетели. И давай… давай, знаешь что мы сделаем? Родителей пригласим. Гену с девушкой, да? И ещё кого-нибудь. Ты кого хочешь?

— Не знаю, — вздыхает она. — Ладно, давай сначала ближайшие задачи решим, а про папину девушку… Э-э-э… Значит так, сметана, масло сливочное… Картофель, кстати, заканчивается. Курицу пусть купят, двух даже. Сыр, колбасу, мясо… Но это завтра, сегодня на рынке, наверное, ловить уже нечего, да?

Она составляет список пожеланий, а я опускаюсь на стул и погружаюсь в размышления. Блатные, конторские и менты. Кто? В качестве экзотической версии можно ещё назвать иностранных шпионов в лице Евы. Хотя, кажется, это не она была. Полумрак и расстояние не дали мне рассмотреть девушку-стрелка, но Еву я, наверное, узнал бы… Да и какого хрена?

Даже если допустить подобную экзотическую версию, то для чего? Зачем Ми-6, БНД и ЦРУ стали бы охотиться на меня? Чтобы я им не помешал претворять в будущем их коварные планы в отношении Руси-матушки?

Вот именно. Смешно даже. Поэтому, кто-то из трёх китов… Времени проводить полноценное расследование у меня нет, значит… Значит… Значит нужно переть напролом. Убрать Кухарчука с его парнями, убрать Лимончика и… и всё. Кого ещё убирать-то? Выпилить… Не Чурбанова же со Злобиным. Тогда уж и Гурко в придачу и…

Возвращаются Алик с Лёхой. Хм… Алексея, в принципе, наверное тоже можно называть Аликом… Они деликатно стучат в дверь и я выхожу.

— Егор, путём всё, — говорит Олег-Алик. — Отлично мастак сделал. Новьё прям.

— Да, неплохо, — улыбается Алексей-Алик. — Поедем куда-нибудь? Мы с Аликом помозговали… В общем, ты сейчас… ну… короче мы с тобой хотим поработать. Непосредственно.

Я внимательно смотрю на них. Говорить, что работа опасная, хорошо подумайте и всё такое смысла нет. Они сами всё видели и собственными руками смывали подтверждение того, что опасность ходит рядом. Надеюсь, временно, но гарантировать не могу.

— Ладно, — киваю я, наконец. — Хорошо. По рукам. Условия работы обсудим по пути. Запрягайте, хлопцы. Выезжаем. И возьмите ещё кого-нибудь. Третьего.

Первым делом я звоню Ферику.

— Фархад Шарафович, здравствуйте. Нужно поговорить. Дома будете? Я через полчасика подскачу.

— Я как раз собирался уходить, ты меня на пороге поймал, — отвечает он.

— Хорошо, что поймал. У меня ЧП, поэтому вопрос срочный и не терпящий отлагательств.

— Что опять?

— Ничего хорошего. Приеду расскажу. Дождитесь, я надолго вас не задержу. По телефону говорить не хочу.

— Хорошо, — неохотно отвечает он после небольшой паузы, — я тебя подожду.

— Никому не говорите, что я приеду.

— Секреты какие. Не скажу. Тебя Айгюль разыскивает, звякни ей. Там новости в госпитале. Парень твой в себя вроде пришёл.

— Правда? — радостно восклицаю я. — Отличная новость. А девушка?

— Девушка? — переспрашивает Ферик. — Девушка уже пару дней, как нормально себя чувствует. Ну, то есть, как нормально… Плохо себя чувствует, но в общей палате уже лежит. Вернее, палату ей Айгюль индивидуальную устроила, но состояние гораздо лучше. Запутал тебя, да? Ладно, приезжай, на месте поговорим.

Прекрасные новости. Дурные известия от этого, конечно, не перестают быть дурными, но хотя бы кто-то выжил сегодня… Вот не зря я хотел утром в госпиталь сгонять.

Так, теперь нужно позвонить Злобину и Чурбанову. Собираюсь, но не успеваю. Злобин звонит сам.

— Я уж и не чаял тебя найти, — говорит он. — По всем номерам разыскиваю, никто не знает, где ты. Даже Галине Леонидовне уже набирал.

Хм… а Скачкову звонил? Тот не сказал? Интересно…

— Егор, ты где сейчас?

— Еду… — начинаю говорить я и замолкаю.

Уже практически сообщаю, что еду на Патрики, но в последний момент останавливаюсь. Сейчас не знаешь, кому и верить…

— Еду на встречу, — заканчиваю я фразу. — Примерно через час буду свободен. Что-то случилось? Почему вы меня разыскиваете?

— Нужно срочно встретиться.

— Ну, через час-полтора могу быть в вашем распоряжении.

— Нет, — отвечает Злобин. — Не подходит. Срочно. Каждая минута на счету.

Твою дивизию.

— Только, если скажете с чем это связано.

— Егор! — злится он. — Твою мать! А того, что я говорю «срочно», не достаточно?

— Леонид Юрьевич, боюсь, я не смогу