я слушал вполуха, думая о своем — о том, дошло ли письмо до отца, согласился ли он удовлетворить мою просьбу, и как дела у Баоюя и его сестры, не облегчило ли их души время. Впрочем, сам я со вздохом должен был признаться самому себе, что мне не стало легче. Так с чего бы должно было стать легче им?

Подумав об этом, я вспомнил о другом своем друге — И Яне, и испытал жгучее желание напиться с ним в нашем любимом гуане, как бывало прежде. Но он оставался при генерале Йе и лечил раненых воинов. Так что мне пришлось забыть о распитии вина, и я налил себе чая. Наблюдая за тем, как горячая янтарная жидкость вливается в мой чаван, я услышал возбужденный голос Сяодина: «…Я оттолкнул этого негодяя от себя, он поднялся, и я уж думал, что теперь они оба кинутся на меня, снова крикнул, дабы разбудить Мэн-гэ и сяня Амо. Но тут эти двое встали словно истуканы, опустив ножи, и я услышал позади голос — «Назад!». И тогда один из разбойников воскликнул: «Ты?!», а потом сам сянь Амо издал боевой клич, бросился к ним и обратил их в бегство! Видели б вы, лао-Ванцзу, как они улепётывали, но он, словно голодный тигр, настиг их и сразил своим наточенным мечом!».

«Ему бы только сказки рассказывать, — подумал было я, прекратив лить. — В прошлый раз ничего подобного не говорил…». И тут разум мой зацепился за эту мысль, и потянул нить за нитью, и я подумал, что этот новый рассказ Сяодина странен и нелеп. Я дослушал, потягивая чай, а, когда мой младший товарищ замолк, спросил:

— Ты ничего не выдумал, а, сяо-Байху?

— Зачем вы так со мной, Мэн-гэ? Зачем бы я стал придумывать?

— А зачем разбойник крикнул сяо-Амо «Ты?!»? Быть может, он слабаком его так обозвал?

— Верно, или изменником[2], — усмехнувшись, добавил наставник и спрятал лицо за чаваном. Мы ж с Сяодином вначале замерли пораженные, затем переглянулись, а после уставились на лао-Ванцзу. Заметив наши взгляды, он спросил: — Да что с вами такое? Неужто я, по-вашему, всегда должен оставаться строгим и серьёзным?

— Ведь вы ж пошутили, наставник? — спросил я с сомнением.

— Я пошутил, Байфэн. Откуда мне знать, что там кричал тот проходимец?

Я кивнул, но мне стало не до шуток. Вскоре после этого я взялся проводить Сяодина до дома, и по пути спросил, отчего он в первый раз всё это не рассказал. Пожав плечами, он ответил, что отчего-то вспомнил вот лишь теперь, когда рассказывал моему учителю. На мой вопрос о том, точно ли убийца воскликнул «Ты?!», он честно признался, что после наших с наставником сомнений более в том не уверен. И даже не уверен в словах Амо, а то вдруг тот крикнул им «Сзади!».

Все эти его откровения пришлись мне совершенно не по нутру и, прощаясь, я попросил его больше о случившемся так никому не рассказывать. Слишком ещё кровоточила рана от размолвки с моим другом, и я не хотел навлекать очередной глупостью ложные подозрения на того, кто спас мне жизнь, в чем тогда ещё я почти не сомневался. Да и окажись вдруг всё иначе, говорить о таком не следует всё равно. Так всё это я и разъяснил младшему товарищу, и он, безропотно согласившись с моими доводами, пообещал мне следить за языком, после чего мы с ним и расстались до следующего дня.

По возвращении домой я застал наставника в мрачной задумчивости и имел с ним схожую беседу. Он согласился с моими доводами, но посоветовал всё ж присматривать за Амо, ибо история эта после осмысления показалась ему в самом деле странной. Дабы сменить тему, я спросил о письме от отца, и учитель отдал мне послание, в котором отец писал, что исполнил мою просьбу и передал мне в дар два му рисового поля, приложив письменные тому подтверждения. Я не замедлил написать ему письмо с благодарностями, а на следующий день сообщил новость мастеру Ванцзу, и тот пообещал помочь с отпуском.

Незаметно пролетело время, и вот уж пришёл пятый месяц года и праздник Сячжи. В тот день Баоюй прислал мне поздравление и сообщил, что в вечер моего отъезда его супруга родила сына, и через две недели состоится празднество в честь этого события, на котором он рад будет увидеть и меня, коли я не уеду. Эта последняя оговорка и раскрыла мне истинные его мысли и чувства, и я в ответном послании написал, что, коль буду ещё в столице, непременно приду. Но сам на следующий день предложил сватом поехать со мной в Варрмджо Сяодину, и он немедля согласился. Вот только поехали мы с ним совсем в иное место и с иной целью, а до Варрмджо ни я, ни он так и не добрались.

____________________________________________________________________________________________

[1] Джамины считаются древнейшими обитателями Хишимы, самого южного из Нихонских островов. По одной версии он — потомки нагаджанов, по другой — потомки нагов и местных людей. Хотя они и немногочисленны, им отведена значимая роль в сообществе обитателей тех мест. Более того, бытует мнение, что у каждого нихонца, с учётом довольно вольных нравов их страны, есть хотя бы один предок-джамин. Это сильнейшие воины и могущественнейшие маги и жрецы Нихонских островов. В VI-м веке от Я.Л. Нихонские острова были покорены синцами и оставались в составе империи вплоть до VIII-го века, причем первыми успешно подняли восстание именно жители Хишимы в 725-м году от Я.Л., за 32 года до описанных событий.

[2] А всё дело в том, что слово 你 (nǐ) — «ты» в крайнем возбуждении можно ненароком произнести и как 泥 (ní, nì, niè, nǐ), что означает «грязь, грязный, слабый, немощный», или даже 逆 (nì), что переводится в том числе как «мятежник, вор, изменник; злодей, преступник» (часто атрибут противника, ставится после фамилии или между фамилией и именем).

Глава 14. Жертвы часа Крысы

После праздника Драконьих Лодок я вновь обратился к мастеру с вопросом об отпуске, но тот ответил, что в первой половине месяца уже всё распределено, да и сам сянь Тан уехал на положенные ему полторы недели,