в том числе – и Колышлейский. Мне возили оттуда трупы, когда эксперт уходил в отпуск, но нередко, если он и не оказывался в отпуске, делали такое целенаправленно по настоянию колышлейского прокурора или родственников умерших.

Один из таких случаев среди многих других западет в мою память на долгие годы. Привезут труп юноши, сильно худого, и правильнее сейчас назвать, что – труп мальчика. Я не мог понять, почему его не вскрывает колышлейский эксперт Набутов. Он появился когда-то врачом-беженцем из Туркмении, где главой государства еще пребывал – Туркменбаши Великий. Сам Набутов – тоже по национальности туркмен, и человек, словно, с замороженным или восковым лицом без мимики. Заумник Утешкин мне объяснял или успокаивал, что Набутов не пользуется авторитетом и доверием колышлейского прокурора…

И теперь, здесь, далеко в Сибири, я часто думаю и не могу понять и взять в толк, почему такой эксперт, кто не пользуется доверием и авторитетом, до сих пор работает на своем месте, а я – нет, словно осужденный и гонимый Велиаром на длительную и долгую каторгу.

Следователь Степашкин выезжал на осмотр трупа мальчика на месте происшествия. Колышлейский прокурор Скороходов заподозрил его в нечистоплотности. Он владел уже некоторой информацией о возможных причинах смерти ребенка. Скороходов был простым и честным человеком. Он никак не мог вжиться в новую систему, когда следователей сделали самостоятельной структурой, создавая комитет. Тут он примет решение – не доверять вскрытие Набутову, уже имея начальный опыт сотрудничества с ним. И я не в силах на этом не остановиться, потому что сам случай оказался из ряда вон выходящий. Здесь невольно перекликались судьбы двух предателей – следователя и судебного врача – обнажившие боль и издержки Российского правосудия и системы здравоохранения, куда входит служба судебно-медицинской экспертизы. Сразу оговорюсь, я не имею права заявлять про всю Россию, поэтому сужу и утверждаю о правоохранительных органах и о министерстве здравоохранения только лишь Пензенской губернии. За все другие области говорить не стану. Но упомянутые два специалиста – особые черные пятна, как на моей памяти, так и по воспоминаниям родственников. Страшные истории касались в первую очередь их. Последняя история выпала с моим участием без подлого Набутова, но с протобестией Степашкиным. И в том и в другом случае есть огромное парадоксальное сходство – они оба до сих пор продолжают работать и служить. Набутов – без перерыва у Велиара в судебной медицине. А Степашкин вернется на службу после годичного наказания, когда его на время отлучат от кормушки, и он некоторое время крутил гайки на станции шиномонтажа. Потом вернется и начнет звонить по телефону Федорчуку, чтобы узнать, как я расплатился за свою честность. Я летел уже в то время на самолете авиакомпании «Победа» рейсом Москва – Горно-Алтайск.

И теперь я не знаю, как начать или изменить порядок пересказа двух историй. Но они обе обескураживают и обесчеловечивают все то, что может жить в людях живого и настоящего, духовного и совестливого, святого, а не грешного. И даже понятие «грешный» звучит здесь, как глумление над природой человеческого самосознания. Каждый из нас, а ведь каждый, считает себя человеком, и никак не иначе! Ни с каким другим живым существом он не хочет и не может себя сравнить! А если кто-то попытается такое сделать, любой посчитает для себя оскорблением и унижением, и будет биться за свое достоинство до крови, а то и до смерти… Человек всегда видит себя только человеком!

И все равно мне придется начать описывать обе истории… В Колышлее на помойке найдут десятилетнюю девочку. Но вы уже догадались, что она окажется мертвой. С признаками изнасилования. И все указывало на убийство.

Сам случай в наших краях потрясет даже преступный мир. А смотрящий, Додик, скажет ненароком мне, что девочку задушили, а перед тем – изнасиловали. Стали говорить вслух об убийце. Называли имя сына управляющей сбербанка в Колышлее.

Девочка росла в благополучной, но бедной семье. Она уже давно говорила, что хочет стать врачом-педиатром и лечить детишек в родном поселке.

По заключению Набутова, она находилась перед смертью в сильном алкогольном опьянении. Следовательно, Степашкину оставалось только домыслить, что девочка в таком состоянии не помнила дорогу домой и замерзла. Из выводов судебно-медицинского врача последовало, что гибель несчастной школьницы наступила от общего переохлаждения организма. Руководство следственного комитета легко согласилось с доводами следователя и с заключением Набутова. Мама насильника и убийцы активно обрабатывала глупый, по ее мнению, и неграмотный народ. Мол, девочка уже в десять лет была пьяницей и шалавой. Но весь рабочий поселок знал ее, как светлого ангела во плоти. Она хорошо училась и говорила:

– Когда в нашем поселке городского типа станет много здоровых детей, то и взрослых будет больше!

Набутов – кандидат медицинских наук, он получил высокое звание в Туркмении еще до развала советского союза. Но ведь судебная медицина – наука, а не кодекс, который можно переписывать хоть на каждом пленарном заседании думы или по решению ЦК партии!

По поселку упорно ходили слухи, что Степашкин и Набутов получили за свою работу от управляющей банка хорошие отступные. Говорили, что от денег не отказался и генерал. А девочку хоронили под душераздирающий крик и плач матери!

29

Колышлейский прокурор Скороходов не согласился с выводами комитета и подписью сердобского прокурора – никчемного, безликого, бесхарактерного Яроша, про которого сибирский опер, попавший в Сердобск, скажет:

– Ваш Ярош, вероятно, из тех Ярошей, кто убивают ополченцев…

Скороходов добьется разрешения на проведение эксгумации трупа девочки.

– Сергей Петрович! Придется тебе съездить на эксгумацию! – тихо говорил Владимир Георгиевич Блязин. Но теперь я уже много знал, какие слухи ходили о нем. Он уродовал и коверкал суть многих заключений и судьбы экспертов. Сначала, в интересах прокуратуры, а потом – следственного комитета, когда функция и судьба следствия окажется полностью у них.

– Я не могу, Владимир Георгиевич! Я – лицо заинтересованное!

– Чем же это ты заинтересован? Скажите мне на милость!

– Мне известно, – я не стал говорить от кого, и называть имя смотрящего, – что девочка задушена! Человек готов даже дать показания в суде! – тут я хитрил и врал, Додик никогда бы не дал таких показаний в суде, он скорее убил бы насильника.

Сам Скороходов выступал против кандидатуры Блязина. В кулуарах прокуратуры говорили про того плохо: что за ним грехов тянется столько – хватило бы, чтобы выложить дорогу Блязину от дома до будущей своей могилы из надгробных мраморных плит, под которыми лежат